Ли не жаловалась. Ей никогда не хотелось прибегать к противозачаточным средствам. Когда Алан научился регулировать свои бандхи, уже не нужно было беспокоиться о таблетках и презервативах. До появления близнецов, до того как студия начала отнимать столько времени, до того как неограниченный запас свободного времени закончился, Ли не отказывалась провести час, два и даже три за исследованием границ мужского самоконтроля.
В прошлом, когда все в их жизни вроде бы шло хорошо, самовлюбленность Алана не сильно уж беспокоила Ли. «Посмотри-ка, — говорил он в постели. — Ты погляди, Ли». И она охотно повиновалась. Мулабандха, крошка. Они ощущали связь, и Ли не сомневалась, что Алан принадлежит ей, а она — ему. Речь не шла о «ней» или о «нем» по отдельности — только о «них» как о едином целом.
Но теперь некоторые привычки и замашки Алана вызывают у Ли иное чувство. Когда по вечерам он заглядывает домой, она понимает, что речь уже не о них обоих, а только об Алане, который вечно нуждается в похвалах. В качестве зрителя подойдет любой незнакомец.
Ли размышляет над этим, пока они занимаются любовью, — скверный признак, если голова у нее занята подобными мыслями.
— Посмотри, — говорит Алан, отстраняясь. — На счет «десять». Следи за мной.
Впрочем, если хорошенько подумать, все это вопрос самооценки.
Через несколько минут она возвращается в постель, а Алан проверяет входящие на мобильнике. Ли ненавидит его телефон. Алан, кажется, даже не сознает, что половину времени, общаясь с женой, он одновременно играет с мобильником — отправляет сообщения, проверяет почту и так далее. Из-за этого в разговоре возникают паузы, которые муж заполняет бессмысленными «угу» и «да-да» — и тогда Ли, даже не глядя на Алана, понимает, что он снова пялится в экран.
— Ты заметил, что мальчики изменились? — спрашивает она.
— Да-да… не знаю. Как именно?
— Можешь отложить на минутку телефон, Алан? По крайней мере когда мы говорим о детях.
— По-моему, ты меня недооцениваешь. Думаешь, я не могу делать две вещи одновременно?
— Я просто попросила ненадолго убрать телефон, только и всего.
Алан драматически вздыхает и кладет мобильник на столик у кровати.
— Довольна?
Телефон звонит. Должно быть, сообщение.
— Так ты заметил? — повторяет Ли.
— Что заметил?
— Что мальчики изменились.
— Они растут. То есть не знаю, что именно я должен заметить. Они подросли. В наше время половое созревание наступает раньше, но мальчишкам всего восемь…
— Я имею в виду характер. Они меньше ссорятся. Поначалу я решила, что Майкл стал менее агрессивным, но и Маркус тоже изменился. Как будто они наконец пришли к компромиссу, нашли золотую середину. И это случилось, когда они начали заниматься йогой.
Алан закидывает руки за голову и прислоняется к изголовью.
— Дети должны меняться, когда растут. Я не верю, что йога якобы творит чудеса. Если она для них полезна — прекрасно, но зачем притворяться, что она способна полностью изменить характер? Я пытаюсь научить Маркуса той песне, которую написал для гавайской гитары, но… ничего. Ему неинтересно.
— По-моему, мы недооценили Баррет. Если она способна справиться с близнецами, то, видимо, у девочки есть настоящий потенциал. — Ли кладет голову на мускулистый живот мужа. — Я снова побеседовала кое с кем в школе — может быть, они не откажутся от занятий йогой. Для детей, а также для учителей. В таком случае Баррет будет моей помощницей.
— Баррет? Я бы не спешил впутывать ее в наши дела. Ты вот-вот подпишешь эксклюзивный контракт. Неужели ты намерена сразу его нарушить? Жанетта и Фрэнк обязательно узнают.
Ли понимает, что нужно разрешить проблему мягко. Меньше всего она хочет расстраивать Алана.
— Знаю, — говорит она. — Но может быть, оценим этот договор критически? До сих пор мы безоговорочно соглашались на все, что нам предлагали.
— Ты шутишь, Ли? Ты же знаешь, сколько они готовы платить.
— Да, но им понравилась моя метода, они в нас нуждаются. Значит, мы вольны выдвигать условия.
Алан скатывается с постели.
— О Господи, Ли. Только не говори, что я опять виноват. У тебя все козыри, а я полнейшее ничтожество без гроша в кармане. Если хочешь с ними торговаться — пожалуйста. Но если в итоге сделка провалится — не жалуйся, что у нас нет медицинской страховки и денег на колледж…
— Я просто выражаю свое мнение, Алан. Никто ничего не решил.
— А я еще кое-что скажу. Если ты все испортишь, даже не надейся, что я тебя выручу.
— Что?..
— Ты обращаешься со мной, как с наемным жиголо, которому платят за секс!
— Что?!
— Думаешь, мужчины не способны понять, если с ними обращаются как с неодушевленными предметами? Думаешь, мне не больно, когда ты смотришь на меня как на свою собственность?
С одной стороны, Ли страшно оскорблена и даже не знает, что ответить. С другой — она видит боль на лице Алана и начинает сомневаться в собственных ощущениях и мотивах. Все так запутано, что она испытывает облегчение, когда Алан выбегает из дому.
Сибилла Брент переехала из отеля «Мондриан» в коттедж в Лос-Фелисе. Она говорит, что «Мондриан» дорог до неприличия. Стефани сочла это благоприятным знаком. Никогда не угадаешь, кто в киноиндустрии по-настоящему богат, а кто блефует. Только человек, который может позволить себе буквально что угодно, посмеет жаловаться на дороговизну. Если бы Сибиллу действительно устрашили цены, она посетовала бы на плохое обслуживание или просто жила бы в отеле, пока не разорилась.
Итак, коттедж на Маунтин-Ок. Из белого домика в греческом стиле открывается потрясающий вид на город, а сад поддерживают в том же виде, что в тридцатые годы.
— Здесь гораздо уютнее, — говорит Сибилла.
Они сидят в живой беседке и смотрят на сад, где работают трое садовников — подрезают и ровняют. Где-то внизу есть и бассейн, угнездившийся на опасном выступе.
— Роскошный дом, — признает Стефани.
— Да, недурной. Всего две спальни, зато огромные и в разных концах. Андерсон может делать, что ему вздумается. Он, кажется, не возражает, что похож на слугу.
Стефани не знает, как это понимать, но потом решает, что никакой разницы нет. В конце концов, раз Сибилла ей платит, она тоже, теоретически, прислуга.
— Этот дом построили для некоей дамы-продюсера и ее «компаньонки». Кажется, с тех пор его раз десять перестраивали, но все-таки сохранилось ощущение укромного местечка, созданного специально для преуспевающей женщины с мужскими замашками, которая явно не отличалась излишней утонченностью и изысканным вкусом.
Сибилла уж точно не имеет в виду себя. На ней легкое светло-серое платье, которое идеально подчеркивает светлые волосы и очаровательно развевается от ветерка. Ткань переливается как вода. Сибилла пьет капуччино из огромной белой чашки. Стефани задумывается: может быть, она назначила встречу в ранний час, чтобы избежать неловкого разговора о спиртном? Трудно понять. И в любом случае нет смысла ломать голову.
