Если бы мама узнала, что я делаю, она могла бы захотеть выдать меня замуж за Джорджи. А я не желала выходить замуж за своего кузена. Я не желала жить в Гейнсвилле. Я не желала (и я очень стыдилась этой мысли) быть бедной. Но я все равно хотела своего кузена. Я хотела его очень сильно. Я пыталась объединить это желание с желанием замужества. Я тщетно пыталась понять, как можно хотеть одного, но не хотеть другого.
Это была моя самая долгая разлука с Джорджи. Сначала мне все это виделось в другом свете, но, должно быть, та ночь в стойле что-то изменила в моем сознании, так как внезапно я совершенно отчетливо поняла, что делаю. И страшно испугалась, что кто-нибудь может об этом узнать. Я по-прежнему жаждала видеть своего кузена, жаждала ощущать его прикосновения, но теперь эту жажду умеряла осторожность. Возможно, все это объяснялось очень просто: я стала старше. Я увидела, как мама разворачивает свое драгоценное одеяло, вытягивая его из-под стола, и это внезапно включило в работу мой мозг. Все могло зайти слишком далеко, и тогда я уже не была бы девственницей. Это первое ужасное последствие. Второе – то, что, если бы об этом узнали, на мне никто не захотел бы жениться. Я могла зачать ребенка. Мы могли зачать ребенка. Это было бы еще одним последствием. Я содрогаюсь при мысли о том, что меня ожидало бы, если бы это произошло.
Мама показала мне одеяло, и в отсутствие Джорджи оно стало для меня вспышкой в ночном небе, внезапно и с ужасающей четкостью появившейся в поле моего зрения.
Потом Джорджи вернулся, и мы отправились в Гейнсвилл на чай. Только я и мама. Сэм был чем-то занят. Месяц назад его отсутствие стало бы для меня настоящим подарком судьбы, но сейчас мне хотелось, чтобы он был рядом. Джорджи пил с нами чай, смотрел на меня так, что это невозможно было не заметить, но мама и тетя Кэрри почему-то ничего не заметили. Я ела булочку, а мне казалось, что мой рот набит пылью.
Позже мы с ним пошли наверх. Он сел на незастеленную кровать и похлопал ладонью рядом с собой. Я неохотно подошла. Мне никогда не нравилась его комната.
– Ты по мне скучала?
– Да.
– Мои кузины там совсем не такие, как здешние кузины, – произнес он, и я удивленно на него посмотрела.
Примерно то же сказал за обедом его отец. Но, разумеется, отец и сын говорили о разных вещах. Джорджи наклонился, чтобы поцеловать меня, и его глаза уже были закрыты. Я подставила ему щеку.
– В прошлый раз ты оставил в стойле одеяло.
– Неужели?
– Мама его нашла. Мы могли попасться.
Он разгладил простыню между нами; хотя его руки были совсем близко, он еще ни разу ко мне не прикоснулся. Я слышала, как бьется мое сердце. Он водил пальцами по простыне, рисуя узор, который то приближал его руку ко мне, то снова ее отдалял.
– Джорджи, – произнесла я, понизив голос почти до шепота.
– У нашей родни в Канзас-сити дела очень плохи, – сказал он. – Все переехали в бабушкин дом. – Он искоса посмотрел на меня. – Хорошо, что она умерла.
– Не говори так.
– Как? Это же правда. Они все фермеры, у них нет профессий, которые могли бы их прокормить. В отличие от наших отцов. То есть в отличие от твоего отца. Люди всегда болеют, верно? Но там уже несколько месяцев не было дождя. Они в безвыходном положении.
Я остановила его руку и сжала ее обеими руками. Это был мой Джорджи, которого не знал никто, кроме меня.
– Прости.
– Ты знаешь, насколько все бедны? Папа говорит, что это только начало, что перед тем, как дела пойдут на поправку, станет еще хуже. Коровам на пастбищах нечего есть. У них позвоночники выпирают из-под кожи.
Я содрогнулась.
– Их необходимо пристрелить. Чтобы они не мучились.
– Теа, они не могут этого сделать. Это будет конец. Ты только подумай: им нужны их коровы.
– Дождь скоро пойдет. Так всегда бывает.
– Один Бог ведает, когда он пойдет.
– Или океан. Океан решает, когда идти дождю.
– Скажи это моим дядьям. Посоветуй им обратиться к океану.
Я не хотела, чтобы он подумал, что я бессердечная.
– Я понимаю, что все это ужасно.
– Это действительно ужасно. – Он положил голову мне на плечо, чего никогда прежде не делал. Обычно я прислонялась к нему. Я погладила его руку, наблюдая за тем, как от моего прикосновения встают дыбом покрывающие кожу волоски. – Когда я был там, думал только о тебе. Я так хотел быть с тобой!
– Вот ты и со мной.
– Я имел в виду не так, иначе. – Он провел пальцем по моему бедру. – Ты хочешь быть со мной иначе?
Я окинула взглядом комнату – потрепанное одеяло, брошенное на пол вместо ковра, неровные доски пола, подержанный письменный стол, фотопортрет незнакомого мужчины в рамочке, наверное, кого-то из родственников тети Кэрри. Под кроватью стоял небольшой запертый на ключ ящик, в котором хранились его сокровища: серебряный доллар, отполированный камень из Ормонд-Бич, открытка из Торонто.
Это было все его имущество. Но теперь у него была еще и я.
– Тебе незачем отвечать на этот вопрос, – пробормотал он, уткнувшись лицом в мою шею. – Просто побудь здесь со мной.
Я приехала в Йонахлосси в конце июля, когда до конца лета оставалось не так много времени. Во Флориде июль всегда был самым тяжелым месяцем. Жара была такой вязкой и тягостной, что каждый год отнимала не меньше десятка жизней. И еще там были совершенно невыносимые насекомые. Они жужжали и кусались, причем пытались добраться до тебя всеми мыслимыми и немыслимыми способами. Раздеваясь, я находила комаров даже в нижнем белье или между бедрами.
Джорджи должен был приехать в гости на Четвертое июля
[15]
. Я ожидала приезда кузена со смешанным чувством – с нетерпением и страхом.
Дядя купил в Гейнсвилле на лотке целую коробку фейерверков. Я не знаю, почему это пришло ему в голову, – мы их никогда не запускали. Я видела лицо своего отца, когда дядя Джордж продемонстрировал свой сюрприз. Все поняли, что он не обрадовался.
– Подарок, – произнес дядя Джордж. – Подарок.
Мой отец промолчал, а мне стало жаль дядю Джорджа. Я разозлилась на отца за такое его недоброжелательное отношение к брату.
– Очень хороший подарок, – сказала мама, спеша прервать неловкое молчание. – Очень хороший.
Но было уже поздно.
Иногда, вспоминая те выходные, а это бывает часто, я как будто заново просматриваю все, что тогда произошло, и не вижу в этом ничего особенного. Возможно, все это нельзя считать нормальным, но, во всяком случае, в этом не было ничего неожиданного или необыкновенного. Те выходные навсегда изменили жизнь моей семьи, но это произошло бы в любом случае. Мы с Сэмом поступили бы в колледж. Джорджи нашел бы себе жену. Дети покинули бы родителей.
