– Не останавливайся, – прошептал он, и я пообещала, что не остановлюсь.
Я смотрела на его лицо, его полуприкрытые глаза. Что он любил, когда был ребенком? Держался ли он за руку матери, семеня за ней по обледенелой улице? Утешало ли его ее прикосновение? Обожал ли он слышать голос своего отца, читающего молитву? Должно быть, ему очень не хватало этого прикосновения и этого голоса, которые так быстро ускользали из памяти.
Я двигалась все быстрее, а он надавливал руками на мои бедра, опуская меня ниже, ниже, ниже на себя, а потом я изменила свое положение на нем и от наслаждения закрыла глаза, пытаясь запомнить это ощущение заполнившей меня надежды.
Я не хотела изгонять Джорджи из своих воспоминаний. Я хотела изгнать ту ночь и следующий день. Но оказалось, что это невозможно. Боль была частью удовольствия, и память о кузене включала и то и другое.
Утро в день турнира было невероятно прекрасным. Такое утро неизменно предвещает чудесный день. Если я часто называю дни, проведенные в Йонахлосси, чудесными, то только потому, что они такими были. Поскольку я не знаю, как описать их точнее, называю их чудесными. Как открытку, как картину, как нечто нереальное.
Я шла по дороге через лес вместе с Сисси с одной стороны и Мэри Эбботт в пузырящихся на коленях бриджах – с другой. Сисси собрала свои мягкие волосы в узел. Мой редингот туго натягивался на спине, когда я поднимала руки. Еще пара месяцев, и я бы из него выросла. Но я об этом не думала. Я не думала о том, что будет через год или даже через день. Я думала о том, что буду делать в течение следующего часа, преодолевая препятствия на глазах у всех этих девочек, на глазах у мистера Альбрехта и мистера Холмса.
Мистер Холмс стоял у ворот с Деккой. Мое тело отреагировало на него, как будто у меня под кожей находился магнит, притягивающий меня к нему. Но, конечно же, я не подошла к нему. Я не могла себе это позволить. Подняв руку в приветствии, я тут же отвернулась. Я видела белокурые волосы Леоны, заплетенные в тугую косу. Она считала шаги между препятствиями двойной системы.
Я зашагала за Леоной, которая обходила маршрут уже во второй раз. Это меня раздражало: согласно этикету, теперь была очередь другого наездника, и она должна была освободить мне место. Я считала шаги между препятствиями и пыталась увидеть маршрут глазами Наари. Я пыталась предугадать, что может ее испугать. Возможно, растения в горшках по краям каждого препятствия? Навесы в дальнем конце манежа, затенявшие от солнца столы для ланча? Или само присутствие всех этих людей? Испугать ее могло многое.
У меня саднило между ног, но по прошлому разу я знала, что это быстро пройдет. И все, что у меня после этого останется, – это воспоминания, которые будут тускнеть, и тускнеть, и тускнеть, пока не превратятся в воспоминания о воспоминаниях. Но мистер Холмс меня изменил. Благодаря ему я стала другой.
Я попыталась сосредоточиться на препятствиях. Маршрут, созданный группой Сисси, впечатлял своей сложностью. Самыми серьезными препятствиями в маршруте продвинутой группы были параллельные брусья, установленные сразу за канавой с водой, после которых шла тройная система, оканчивавшаяся «кирпичной» стенкой. Стенка была самым высоким и, разумеется, последним препятствием, задуманным как завершающее испытание. Кирпичи были ненастоящими. Их изготовили из легкой древесины, но лошади этого не знали: им это препятствие казалось очень прочным.
Мистер Альбрехт дунул в свисток, и мне пришлось покинуть манеж, прежде чем я успела как следует все обмерить. Я хотела разозлиться на Леону: я знала, что гнев поможет мне выиграть, но я не могла. Это было ее последнее выступление на Кинге. Она прошла мимо, и я заметила румянец на ее обычно бледных щеках. Это повергло меня в шок – Леона была не из тех, кто пользуется румянами.
Я знала, что должна позволить ей победить. Сисси на это даже намекнула. А я рассмеялась и ответила, что Леона, скорее всего, разобьет меня наголову. Но в душе я надеялась, что этого не произойдет.
Квалификационные заезды проходили очень быстро. Я разминалась в соседнем манеже и наблюдала за тем, как канава с водой стала камнем преткновения для трех девочек подряд. А потом настала моя очередь. Я выступала вместе с двумя выпускницами из Луисвилла и Мартой Ладю. Мистер Холмс держал Декку на руках. Я видела их не очень хорошо, в профиль, при этом лицо Декки заслоняло лицо ее отца. Уже было одно падение: лошадь, отказавшись прыгать через параллельные брусья, сбросила девочку, которую я знала не очень хорошо.
После нескольких квалификационных заездов был перерыв. Я попыталась выровнять свое дыхание и своей уравновешенностью помочь успокоиться Наари. Это не было заездом на скорость – нам необходимо было сосредоточиться на точности. Я закрыла глаза и представила себе каждое препятствие, прикинув количество шагов между ними.
Когда наступила моя очередь, я рассчитала время просто идеально. Мистер Альбрехт дунул в свисток – и передо мной выросло первое препятствие. Наари скосила глаза на один из горшков с цветами, но я стиснула ее бока коленями, и прыжок получился безупречным. Как всегда, когда я прыгала, все вокруг исчезло. Зрители превратились в расплывчатую полосу. Я сосредоточилась на резком запахе пота Наари, ее трепещущем подо мной теле.
Я знала, что мы преодолеем последнее препятствие. Я знала это совершенно точно. Но тут под нами рассыпались кирпичи, и я шепотом выругалась: Наари подняла ноги недостаточно высоко. Но мы были очень быстрыми.
Мимо нас рысью промчалась Леона. Она проехала так близко, что нас обдало потоком воздуха. Наари тоже попыталась перейти на рысь. Она была возбуждена и очень нервничала. Мне хотелось спросить у мистера Альбрехта, какое я показала время, но, повернувшись в его сторону, я увидела, что он жестикулирует, стоя ко мне спиной. Он с кем-то разговаривал, но я не видела с кем, пока не проехала мимо. Это была миссис Холмс.
Я наблюдала за Леоной с безопасного расстояния. У меня голова раскалывалась от боли, а во рту пересохло. «Все кончено», – прошептала я на ухо Наари, хотя по-прежнему отказывалась верить собственным глазам. «Возможно, это обман зрения? – спрашивала я себя. – Возможно, мой разум надо мной подшучивает?» Но я знала правду, которая была проста: миссис Холмс вернулась на день раньше. В этом не было ничего необычного. Люди только то и делают, что возвращаются раньше намеченного срока.
Кинг преодолел все препятствия, включая последнюю комбинацию, как будто они были игрушечными. У него были необыкновенно длинные ноги. Ему даже напрягаться не приходилось.
Сисси нашла меня в стойле Наари, где лошадь стояла, низко опустив голову и тяжело дыша от усталости. Сисси скользнула в стойло и закрыла за собой дверцу. Я похлопала Наари по крупу. У нее было несколько часов на то, чтобы восстановить силы. Продвинутая группа выступала первой, а потом последней, чтобы у наших лошадей был самый продолжительный отдых.
– Почему ты здесь? – спросила Сисси.
Ее щеки раскраснелись, а волосы выбились из узла. Она была одета во все белое, как и все мы. Я не соревновалась с Сисси, но она ни для кого не представляла угрозы. Для этого она недостаточно хорошо ездила верхом. И она была недостаточно честолюбива.
