– Дело в том, что матушка не может управлять усадьбой и вести дела отца, который, как вы знаете, торговал шерстью. Столько ненужной писанины, столько документов… – Уинстон сделал изящный жест и продолжил: – Она и до болезни всем этим не интересовалась, а теперь и подавно не станет. В общем, ее угрозы не слишком меня испугали. Я знаю, что она все равно не сможет отстранить меня от дел надолго.
Склонив голову набок и прикрыв глаза, он какое-то время смотрел на меня, а потом сказал:
– И вот вчера утром я увидел вас в городе. Вы шли к тюрьме, верно? Ну и как он себя чувствует?
– Вас это не касается, – прошипела я сквозь стиснутые зубы.
– Что ж, я и сам знаю. Сегодня днем я там был. И надо признать, застал вашего муженька не в самом лучшем виде. Однако смертный приговор ему еще не вынесли.
– Вы его видели? – спросила я и почувствовала, что сердце застучало быстрее.
– Да, я его видел, но мы не разговаривали. Хотя, чтобы оценить состояние вашего супруга, достаточно было увидеть его в камере. Одна эта вонь может кого угодно свести в могилу! – И он поморщился от отвращения. – Мерзкое место!
Я упала в стоявшее у меня за спиной кресло и зажмурилась, пытаясь прогнать вставшую перед глазами картину: Лиам лежит на кишащей клопами гнилой соломе, голодный и больной…
– Вам назвали дату казни? – спросил Уинстон Даннинг равнодушно.
– Дату казни? – повторила я, глядя на него расширенными от ужаса глазами. – Суд уже состоялся?
– Тридцатого июля на площади поставят виселицу. Хорошее будет представление! Здешний народ любит смотреть, как вздергивают хайлендеров. Тем более за такое преступление – кровавое убийство лорда, добропорядочного слуги Его Величества!
– Тридцатое июня… Но ведь тридцатое – это через пять дней! – воскликнула я, в отчаянии вонзая ногти в подлокотники кресла.
– А вы умеете считать, дорогуша! – насмешливым тоном заметил Уинстон. – Что ж, вернемся к нашим баранам. Так вот, когда вчера утром я увидел вас, ко мне вернулось желание пообщаться с вами поближе. И я изыскал вариант, который удовлетворит нас обоих.
Он подтолкнул ко мне свиток.
– Я подготовил документ, который снимает с Макдональда вину за убийство, и подписал его.
Я потянулась было за драгоценным письмом, однако Уинстон схватил меня за руку и вперил в меня взгляд своих холодных глаз. Невольно я вздрогнула от страха.
– Но есть два условия! И вы наверняка догадываетесь, какие именно.
Я высвободила руку от его стальной хватки.
– Говорите же, Даннинг! – нервно потребовала я.
– Вы будете принадлежать мне целую ночь, Кейтлин. До рассвета я буду делать с вами все, что захочу.
– Вы – мерзавец, Уинстон! Как вам не стыдно?
Слова встали у меня поперек горла. Я взяла со стола свиток, сняла ленту, развернула его у себя на коленях и сразу узнала нервный почерк Уинстона. В письме говорилось, что при расследовании обстоятельств смерти лорда Даннинга была допущена оплошность, которую необходимо исправить. Настоящий убийца, некий Уолтер Дуглас, признался в этом преступлении, а потом… утопился. Что ж, эту полуправду-полуложь никто не собирался опровергать. Письмо было подписано Уинстоном Даннингом и заверено его личной печатью.
Я свернула документ и прижала его к сердцу. Теперь жизнь Лиама была в моих руках. «Да простит меня Господь за то, что я намереваюсь сделать!»
– Каково второе условие?
– Вы окончательно откажетесь от Стивена. Отныне мальчик будет моим, и только моим.
– Вы не имеете права…
– Все или ничего, Кейтлин! Я не торгуюсь!
Свиток внезапно показался мне таким тяжелым… Я сжала его в руке, проклиная день, когда я приехала в это поместье. «Пусть твоя душа вечно горит в аду, Уинстон Даннинг!»
– До рассвета… И ни секундой больше! – охрипшим голосом медленно произнесла я.
– …и ни секундой больше! По рукам!
– Дайте мне чего-нибудь выпить, – шепотом попросила я, опуская свиток в карман.
Я оттолкнула тяжелую руку, и она скатилась с моего живота. Тело мое, нет, все мое существо превратилось в сплошную открытую рану. Голова по-прежнему немного кружилась, и я испытала облегчение при мысли, что еще не совсем протрезвела. Я привстала на локте на огромной кровати под балдахином. Час, когда ночь сразится с рассветом, неумолимо близился.
Мужчина рядом со мной шевельнулся и что-то пробормотал во сне. Я затаила дыхание – настолько я боялась разбудить его. Казалось, я просто умру, если меня еще раз принудят к тому, что я не могла назвать иначе, как случкой. То, что этот человек заставил меня делать этой ночью, превзошло мое воображение. Между сеансами он привязывал мои руки к столбику кровати, чтобы несколько минут передохнуть, не опасаясь, что я попытаюсь сбежать. У меня все болело. Я подергала руками, надеясь ослабить путы. Напрасный труд – веревка только больнее впилась в кожу.
Все свечи давно сгорели. В темноте я могла различить только очертания лежавшего рядом со мной тела. Согнутая в колене нога, острый локоть… Длинные ноги запутались в смятых простынях, рассыпавшиеся по подушке гладкие светлые волосы упали на лицо. У него не было ни широких плеч, ни стальных мускулов Лиама. Его тело, пусть и хорошо сложенное, чем-то напоминало тело кошки – удлиненное, с развитыми мышцами, гибкое. Те, у кого такое тело, бросаются на добычу ловко, бесшумно, с быстротой молнии…
Я посмотрела на окно, отчаянно желая увидеть первые проблески рассвета, который все никак не желал наступать, и почему-то вспомнила отца. Наверное, он искал меня всю ночь. На этот раз я не стала оставлять записку, и, следовательно, никто не знал, где я. Мне была невыносима мысль, что кто-то узнает, что я продалась этому человеку, как вульгарная проститутка. Мое тело в обмен на жизнь любимого мужчины!
Его рука легла мне на бедро и скользнула вниз, к колену. У меня по спине пробежала дрожь.
– Моя богиня, моя Афродита! – сладострастно прошептал Уинстон, дыша мне в шею. – Вы превзошли все мои чаяния! Вы – само блаженство, отрада райских садов! Разве можно вами пресытиться?
Я попыталась перевернуться на бок, избегая прикосновений его алчных рук.
– Прошу вас, Уинстон, не надо! – всхлипнула я. – Достаточно вы меня мучили!
– До рассвета, Кейтлин! Мы договорились, что вы – моя до рассвета, не забывайте! И я хочу получить удовольствие от каждой секунды, которая мне принадлежит. Боюсь, я никогда не смогу вами насытиться. Стоит мне только вас увидеть… Боже всемогущий, как же вы хороши!
И он грубо перевернул меня на спину. Веревка еще сильнее впилась в запястья, и я поморщилась от боли. Он развязал мне руки.
– Моя прелесть, я хочу, чтобы вы почувствовали, как растет мое желание!
Он схватил меня за руку и положил ее на свой напряженный, подрагивающий член. Я попыталась вырваться, но он прижал ее крепче и испустил стон.
