– Макки отдал нам на растерзание армию, в которой большинству еще ни разу не приходилось воевать по-настоящему. Среди англичан было много парней, которые только-только вышли из детства, и наверняка многие еще не узнали женской любви. Те, кто не пал под ударами секир и мечей, бежали с поля боя, и мы гнали их до самого леса. Я никогда не видел такого побоища. Наши рейды в Аргайл обычно заканчивались заварушкой, в которой могли погибнуть один или двое или вообще отделаться царапинами. А здесь, в Килликранки, я шел по крови, которую земля не успевала впитывать. «Выжить! Ты должен выжить ради тех, кто тебя ждет, ради твоего короля и ради твоей страны!» – вот что я повторял про себя бесконечно, оскальзываясь на мокрой траве, увертываясь от ударов мечом или отводя от себя смертоносное жало штыка, красное и блестящее от крови. Мой клеймор разил без отдыха и без жалости врагов с перепуганными, почерневшими от пороха лицами, раскалывал черепа, вонзался в пах, застревая в костях, из которых я с ужасным скрежетом выдергивал его, и разил снова. Клинок, поблескивая в последних лучах солнца, крутился, рубил, пронзал насквозь. И вдруг Смерть встала прямо передо мной – офицер с мечом в руке обрушился на меня, и я не успел ни увернуться, ни защитить себя. Я закричал от боли, когда сталь взрезала мне спину от плеча до бедра. Я упал…
Я почти почувствовала боль под своими пальцами, которые лежали на вздутом, похожем на шнурок шраме. Лиам теперь рассказывал тише, без прежней твердости, словно бы выискивая в сознании обрывки воспоминаний о той битве, навсегда запечатлевшейся не только в его памяти, но и в плоти.
– Я никогда не видел ничего подобного, – повторил он, тряхнув волосами, словно бы желая прогнать ужасные видения прошлого. – Смерть получила свою дань. Сумерки поглотили эту ужасную картину, спрятав ее от человеческих глаз. Я не мог видеть, сколько людей убито и искалечено в этой бойне, но я чувствовал, я догадывался. Я наступал на отрубленные руки и ноги, натыкался на рассеченные пополам тела, падал в лужи крови и внутренностей, нащупывал руками отсеченные головы. Я до сих пор помню лица погибших, в мертвых глазах которых застыли ужас и ошеломление, вызванные невообразимой жестокостью, царившей во время сражения. И этот жуткий запах… Я никогда его не забуду, a ghràidh…
Он посмотрел на меня, ласково обнял – обнял теми самыми руками, которые сжимали меч, поразивший стольких людей! – и тихонько притянул к себе на колени. Погрустневшие глаза его блестели в последних оранжевых лучах заходящего солнца. Он заглянул мне в глаза и, крепко сжимая мои руки, поднес их к губам.
– Вот что такое война, – торжественно промолвил Лиам. – Побоище, резня, попадая в которую забываешь, ради чего все это затевалось. И единственное, о чем ты помнишь, так это то, что надо выжить.
– Теперь я понимаю, почему Мэтью не хотел рассказывать нам о том сражении. Он вернулся домой одноруким и не желал ничего вспоминать.
– Я тоже до сегодняшнего дня никому этого не рассказывал. Колин досаждал мне вопросами, но я если и отвечал, то уклончиво – так, чтобы удовлетворить любопытство, но не вызвать отвращения. Отец не позволил ему идти воевать. Его как раз ранили в драке, и он едва пошел на поправку. Ему тогда только-только исполнилось восемнадцать. Из Гленко ушло много мужчин, и нужно было хоть кому-то остаться, чтобы присматривать за скотиной! Кэмпбеллы в мятеже не участвовали, поэтому они оставались главной угрозой для нашего стада. Мы покинули долину в июне, когда по холмам пронесли Пылающий крест, призывающий нас взяться за оружие во славу Якова под командованием Данди. Вернулись домой мы много позже, в октябре, когда палая листва окрасила холмы в красный и желтый цвета. То было первое восстание якобитов, и я готов дать руку на отсечение – не последнее. Данди погиб глупо – от шальной пули, когда уже было ясно, что в битве при Килликранки победа осталась за нами. Думаю, надежды Якова вернуть себе трон угасли вместе с виконтом, по крайней мере в то время. Полковник Александр Кеннон стал новым главнокомандующим, и под его руководством мы спустились в Данкельд, где заперлись Кэмероны из Ангуса. В нас еще не угасла радость, которую принесла нам победа, и мы были намерены покончить с sassannachs. Но город – не поле битвы. После жестокого трехчасового сражения эти религиозные фанатики, вообразившие, что сражаются за веру, стали поджигать свои собственные дома, запирая в них хайлендеров. Пришлось отступить. Слишком много наших умирало на улицах, слишком тяжелые потери несли кланы…
– После восстания правительство пыталось как-то наказать вас?
– Бредалбэйна отправили с миссией утихомирить Хайленд, но, как я тебе уже рассказывал, этот сладкоречивый змей, оказавшись в Ахаладере, попытался купить нас, заверяя, что действует в интересах Стюартов.
Лиам поморщился.
– Но кто поверит, что Кэмпбелл может поставить чьи-то интересы выше собственных? Все его планы провалились. Король Вильгельм был слишком занят войной в Ирландии, чтобы беспокоиться о том, что происходит в Шотландии. А следующей весной Томас Буханан, генерал-майор королевской армии Стюартов, с помощью полковника Кеннона снова собрал глав кланов с целью подготовить новое восстание. Аласдар Ог, сын Макиайна, поехал на эту встречу с несколькими нашими из Гленко. К несчастью, генералу Макки, так и не оправившемуся после того поражения при Килликранки, удалось задушить этот план в зародыше.
– А ты? Ты в нем участвовал?
– Нет. Я лечил свою рану. А еще у меня появились Анна и Колл, который тогда был совсем крошка. Я не мог снова уехать…
Он погладил меня по щеке и нежно поцеловал. Его пальцы шаловливо пробежали по моим распущенным волосам.
– И тогда правительство поменяло тактику. Был построен Форт-Уильям, в котором обосновался гарнизон под командованием коменданта Джона Хилла. Именно ему поручили поддерживать порядок в Лохабере, где проживает большинство якобитских кланов. Думаю, они решили запугать нас. Солдаты патрулировали наши земли и реки, а мы шпионили за ними и крали припасы и оружие, которое им посылали из Лоуленда. Солдаты боялись отходить слишком далеко от форта. В конце концов, когда стало понятно, что мятежный нрав кланов не перебороть, правительство пообещало безопасность и защиту всем кланам, которые письменно присягнут на верность королю sassannachs. То было в августе 1691 года. Конец истории тебе известен.
Он умолк. Солнце уже село, и стая диких гусей пролетела над нами, направляясь к озеру Таммел на ночевку. Ночь медленно окутывала нас своим бархатным одеялом.
Лиам крепче прижал меня к себе. Сердце его билось совсем близко от моей груди, словно желая войти в нее. И дверь моя была для него широко открыта. Сперва его поцелуи были нежными, но жар стремительно нарастал, и вот уже он приподнял меня и перевернул так, что мы оказались лицом к лицу. Губы его жадно впились в мой рот, а мои ногти – в его голую спину.
– Кейтлин, a ghràidh, через два дня ты будешь моей!
– Я уже твоя, Лиам!
– Я не хочу сочетаться с тобой узами handfast
[66]
. Я хочу сразу взять тебя в жены перед лицом Господа. Кейтлин, я люблю тебя. И я не думал, что смогу полюбить снова…
