Отец еще пару минут придирчиво рассматривал Лиама, потом вернулся ко мне.
– Он хотя бы не обижает тебя?
– Нет, папа, об этом не беспокойся. С ним мне намного лучше, чем было в те два года, когда…
Я не смогла заставить себя закончить фразу. Отец с недоумением посмотрел на меня.
– Полагаю, нам нужно о многом поговорить, – вздохнул он. – Я закрываю мастерскую! Кармайкл до конца недели в Глазго, да и, думаю, он бы не стал возражать, если бы узнал, что я закроюсь на пару часов раньше. Мы с тобой так давно не виделись!
Лиам, настороженно поглядывая по сторонам, поджидал нас в тени портика. Дональда и Нила с ним не было. Наверняка парни отправились в какую-нибудь таверну выпить по драму виски и поглазеть на симпатичных подавальщиц. Когда я представила Лиама отцу, последний посмотрел на зятя с явным недоверием. Лиам сохранял свою обычную невозмутимость и на вопросы отвечал лишь «Да, сэр!» и «Нет, сэр!». Через некоторое время я с удивлением отметила, что, присмотревшись друг к другу, мой отец и мой супруг как будто бы успокоились и даже прониклись взаимной симпатией. Наконец и я смогла вздохнуть свободнее.
В переполненном публикой трактире было абсолютно нечем дышать. Мы устроились в нише, подальше от нескромных ушей и взглядов. Лиам постоянно поглядывал на дверь, опасаясь, что в трактир в любой момент могут ворваться солдаты. Сама не знаю как, но я умудрилась забыть, что его разыскивают по обвинению в убийстве и что для беглеца Эдинбург, столица, в которой находится резиденция шотландских властей, несомненно, не лучшее место для прогулок и посиделок за кружкой пива.
Когда подавальщица наконец удалилась, вдоволь покрутив своим пышным декольте под носом у Лиама, я стала рассказывать отцу о том, как жила эти два года, нарочно умалчивая о том, что ему, как отцу, было бы слишком больно слышать.
Лиам слушал мой рассказ, прислонившись к стене. Я знала, что он напряжен, хотя и старался не подавать виду. Папа же, наоборот, согнулся под тяжестью уныния и чувства вины за то, что отдал свою единственную дочь на потраву этой похотливой скотине Даннингу.
– Я сделала это, не думая, папа… Я не хотела его убивать, но он так надо мной издевался… У меня просто не было другого выхода, кроме как…
– Хватит! – вскричал Кеннет Данн. – Я не хочу знать, что он с тобой делал, это слишком тяжело…
Голос его оборвался. Напрасно отец старался сдержать слезы – у него ничего не вышло. Лиам тактично отвернулся, встал, сказал, что ему надо ненадолго отлучиться по нужде, и ушел. Мужчины не любят, когда представители их пола видят, как они плачут…
– Лиам вытащил меня из этого ада, – продолжила я рассказ, упрямо глядя на свою едва початую кружку с пивом. – Ему удалось вырваться из камеры, куда его заточили, а я как раз бежала по коридору, и мы столкнулись. Он… Он забрал меня с собой. Мне не хотелось в Толбут, где меня наверняка бы осудили! Когда мы ехали к нему на родину, в Гленко, меня ранили. Сестра Лиама Сара ухаживала за мной, пока я не поправилась. Потом случилось то, что должно было случиться. Я люблю Лиама, папа, и он меня тоже любит.
– Когда мне сказали, что тебя выкрали из поместья, у меня чуть сердце не разорвалось от горя! – проговорил отец, вытирая глаза. – Почему ты мне не сказала? Я так волновался! Я собирался поехать в поместье навестить тебя…
– Папа, я ведь тебе писала! Это ты мне ни разу не ответил!
– Как же это? Я писал тебе очень часто!
Он отхлебнул пива и вдруг грохнул кружкой о стол. Я тоже поняла, что произошло на самом деле.
– Так, значит… Если ты мне писал все это время…
– Даннинг!
– Господи! Он перехватывал наши письма! Не хотел, чтобы ты узнал…
– Кейтлин, дитя мое! Простишь ли ты меня когда-нибудь?
Я взяла отца за руки. Я очень любила его руки, шероховатые, покрытые мелкими шрамиками и волдырями. Сколько же прекрасных вещей он ими сделал! То были руки мастера – ловкие, умелые, искусные. В детстве мне нравилось думать, что у Господа они наверняка такие же. Я наклонилась и нежно поцеловала отца в щеку.
– Папа, я люблю тебя! Я сердилась на тебя, это правда. Даннинг украл у меня часть моей жизни, но теперь у меня есть Лиам. Не знаю, что бы стало со мной, если бы наши пути не пересеклись.
Отец всхлипнул, опустил глаза и погладил золотой ободок у меня на пальце.
– Не то чтобы я верил всему, что рассказывают о хайлендерах, – сказал он неуверенно, – но временами они ведут себя как настоящие дикари. Поэтому представить, что моя дочка попала в руки к одному из них… Думаю, мое беспокойство тебе понятно.
– Да, я тебя понимаю, – отозвалась я, с улыбкой вспомнив нашу с Лиамом первую встречу. В тот вечер, надо признать, он не показался мне человеком, заслуживающим доверия. – И все же не беспокойся, Лиам ко мне очень добр.
– Но если теперь Лиама обвиняют в том, что совершила ты, твои дела от этого не стали лучше! Ты ведь теперь его жена!
– Я это знаю, – прошептала я грустно.
– И что вы намереваетесь делать? Надеюсь, ты понимаешь, что в Эдинбурге вам не скрыться от властей!
– Он хочет, чтобы я пожила с тобой до тех пор, пока он не придумает, что нам делать. Если ты не против, то так мы и поступим.
– Это самое малое, что я могу для тебя сделать, девочка моя! Я буду ночевать в мастерской, а вы займете мою комнату.
– А Патрик с Мэтью?
– Я с ними не очень часто вижусь, – сказал отец усталым голосом. – Патрик, насколько я понимаю, интересуется политикой. Он проводит вечера то в салонах знати, то в популярных у простого люда трактирах, а живет теперь на улице Мерлинс-Вайнд. Из его рассказов я понял только то, что он старается освоиться в местном кружке якобитов.
Отец отхлебнул пива и окинул зал трактира тревожным взглядом.
– Я стараюсь не говорить с ним о его делах, не хочу вмешиваться. Но якобиты у нынешней власти не в почете…
– Я знаю.
– А Мэтью… Больше всего меня беспокоит, что он проводит слишком много времени в обнимку с бутылкой. Война его не убила, но, боюсь, теперь это сделает спиртное… Встречаемся мы редко, обычно в таких вот злачных местах.
Глаза его смотрели на меня с бесконечной грустью.
– А ты, папа, как живешь ты сам?
– Я? Прекрасно, моя жемчужинка! Кармайкл неплохо мне платит и ценит мою работу. Я живу в хорошей комнате, пусть даже и небольшой, зато моя хозяйка, миссис Хей, – отменная повариха. И мне кажется, что она ко мне неравнодушна, – добавил он и улыбнулся.
– Папа! – воскликнула я с притворным возмущением.
– Ты прекрасно знаешь, что никто и никогда не займет в моем сердце место твоей матери, – сказал он с ноткой печали в голосе. – Но, признаюсь, временами мне хочется, чтобы рядом со мной была женщина. Ты понимаешь меня, Кейтлин?
