Готовя нынешние дни социальной революции, масонство и евреи еще в XVIII столетии заменили в Англии католическую династию призванной из Голландии протестантской, а в XIX веке решили развенчать по тому же направлению и «Священную Римскую Империю». Когда же прусский парламент отказал в кредите, на помощь Бисмарку пришло еврейство. Сорок миллионов талеров дал взаймы Пруссии бывший приказчик Ротшильдов Блейхредер и, как оказалось, не ошибся. Разгромленная в 1866 году при Кениггреце, Австрия была выброшена из Германского Союза, война кончилась, а сыны Иуды в лице Блейхредера как своего центра тяготения нажили махровые барыши. Затем в 1870–1871 гг., независимо от подрядов и поставок военных займов и грабежей на самых полях битв, кагал приобрел новые и несравненно крупнейшие выгоды. Ротшильд и Блейхредер определили контрибуцию в 5 000 000 000 франков и ликвидировали ее уплату. Гешефт был недурен, помимо той свистопляски учредительства, какую проделали израильтяне в Германии.
[145]
Но они и этим не удовольствовались. Громадность финансовых операций при займах Франции на 5 000 000 000 франков разожгла алчность кагала и он решил «испортить Тьеру фасон». Если с целью вынудить у нас «гусарские» векселя иудейство осмелилось в 1906 г. столь унизительно для «кадетов» посмеяться над их главарями, князем Долгоруковым и Маклаковым, что командировало их в Париж, чтобы тамошние евреи-банкиры не давали нам денег, то это могло произойти лишь в виду необыкновенной удачи, какую на падении биржевых курсов в 1871 году доставила «угнетенному» племени коммуна. Подстрекательство и соучастие в ней масонов, равно как предательские переговоры ее главарей с Бисмарком доказаны. Истекая уже не кровью, а сукровицей, Франция рыдала над междоусобицей своих детей. Мировая столица явилась ареной массового помешательства. Среди потоков крови и урагана пожаров, разбоя и бесстыдства, пьяные петролейщицы предали огню здания министерств иностранных дел и финансов, что могло быть выгодно только евреям, и наоборот, иудейских магазинов роскоши на rue de Paix не тронули. Не пострадал, равным образом, ни один из полторы сотни ротшильдовских домов в Париже, а между тем, времени у коммунаров было достаточно, если под командой жида Мейера они успели свалить… Вандомскую колонну.
Но хорошенького понемножку… Так как победа коммунаров в расчеты кагала входить не могла, то прибыл с версальскими войсками еврей же генерал Галифе, истребил преимущественно артиллерийским огнем тысячи обезумевших французов и тысячные же массы их через военно-полевые суды послал в Новую Каледонию, а разрушенную тайными обществами и еврейской прессой коммуну уничтожил.
Можно себе представить, каковы вышли отсюда плоды биржевых оранжерей!..
XV. Логическим развитием иудейского могущества и невиданным его увенчанием стал печальный для нас Берлинский конгресс. Позабыв, что не дальше, как в 1875 году Россия спасла ее от ужасов новой войны с Германией, Франция прислала своим представителем англизированного полуеврея Веллингтона и действовала так, будто официально стала государством еврейским, да и ничего, кроме выгод кагалу, из конгресса не вынесла. Давно же связанный с евреями по дивным операциям кредита «честный маклер» при посредстве Блейхреда весьма недурно играл на бирже.
[146]
Да и не Бисмарку, конечно, следовало заботиться о нас. Во всяком случае, опаснейшими врагами России оказались на конгрессе английские послы и д'Израэли со своим подручным – Салисбюри. Не напрасно девяностолетний Мозес Монтефиоре, окруженный десятками тысяч евреев, устроил им обоим триумфальное шествие из Лувра в Лондон после того, как на ожидовленном конгрессе Великобритания в их лице не только продемонстрировала беспримерное для сынов Иуды злорадство, но и, разорвав Сан-Стефанский договор, отняла у России почти все добытое кровью ее победоносных армий.
Англичанам было из-за чего превознести своего премьера-иудея.
Бравируя своим торжеством и готовя себе успехи в будущем через унижение нашего достоинства, они, еще раньше конгресса устроили gala-спектакль в ознаменование того пренебрежения, с которым д'Израэли глумился над беззаветными порывами русского сердца к спасению заливаемой кровью Болгарии…
Открытие сессии велико британского парламента в 1877 году было назначено на 8 февраля. Высшее английское общество заинтересовалось, по-видимому, этой церемонией гораздо сильнее обыкновенного, потому что более десяти тысяч просьб было обращено к лорду-канцлеру с целью получить места на трибунах палаты лордов. Все знали, и в этом заключалась разгадка жгучего любопытства толпы, что в этот день первый министр, возведенный в достоинство пэра Великобритании при закрытии предыдущей сессии, должен вступить в свой сан и занял место в качестве лорда Биконсфильда. Знатнейшие представители английской аристократии оспаривали друг у друга честь сопровождать нового лорда в палату при столь торжественных условиях. И он избрал себе восприемниками двух самых древних пэров королевства, графов Шефсбюри и Дерби, стоявших во главе двух знаменитых фамилий Тэльбот и Стэнли.
Как только лорды в парадных костюмах заняли свои места, так с большой церемонией был внесен орден «Подвязки» – король орденов Великобритании, а затем началось уже и само блистательное шествие. Впереди – пристав с черным жезлом; за ним – великий маршал лорд Говард и великий камергер лорд Перси; наконец, далее, между лордами Шефсбюри и Стэнли – новопожалованный лорд Биконсфильд в графской мантии и с графской короной на голове. Преклонив колени перед лорд-канцлером, он представил ему свою грамоту на достоинство пэра. По прочтении ее он встал и, предшествуемый великим маршалом и великим камергером, в сопровождении своих восприемников, он, прежде чем занять свое место, обошел зал заседаний палаты кругом, причем целая масса лордов окружала и поздравляла его…
Какие размышления могли наполнять душу нового лорда во время этого картинного шествия по залу, где собираются представители самой гордой аристократии в мире? Какие воспоминания должны были пробудиться в его разуме при созерцании этих гербов, из которых многие восходят к временам норманнского завоевания?..
Без сомнения, все его скользкое прошлое, все целиком и мгновенно воскресло перед его мысленными взорами.
Вот он видит себя как ничтожного сына гонимого и презираемого племени; затем как журналиста, зарабатывающего часть своего скромного дохода пером. Несколько позже – вот он силой настойчивости и таланта завоевывает себе видное место среди народного представительства. Далее, опровергаемый и осмеиваемый, без устали преследуемый гневом, завистью и порицаниями – вот он медленно подвигается вперед, несмотря ни на что, но и никогда не отступая… Еще позже он принимает на себя руководство консервативной партией, а затем вскоре становится признанным главой представителей самых именитых и древнейших английских родов.
И вот, в апофеозе он пришел сюда, в палату лордов, чтобы сесть, как равный рядом со старшими членами знаменитейших аристократических семейств гордого Альбиона, ведущих свою генеалогию от дружинников Вильгельма-Завоевателя.
