Стоящий на Вестминстерском мосту мужчина, врач, отворачивается от воды, когда юбилейная баржа «Глориана» скрывается под пролетом. У него вдруг возникает ощущение, что рядом кто-то стоит, но нет, это всего лишь движение воздуха. Ему кажется, он что-то потерял, но что именно – он даже не представляет. На острове Бали австралийка, которая преподает йогу, тревожится, что никогда не встретит свою любовь и останется бездетной. В «Тополином холме» умирает, мечтая вырваться на волю, старушка по имени Агнес. В День ветеранов Сильви принимает убойную дозу снотворного, так и не примирившись с тем, что ее ждет будущее без Тедди. Без ее любимца.
По всему миру жизни миллионов людей меняются с уходом близких в небытие, но трое членов последнего экипажа Тедди – бомбардир Клиффорд, раненый пилот Фрейзер и стрелок-хвостовик Чарли – успешно выбираются из F-«фокса» и до конца войны томятся в лагере для военнопленных. По возвращении все женятся и обзаводятся детишками, самоподобными частицами будущего.
Потери бомбардировочного авиационного командования составили пятьдесят пять тысяч пятьсот семьдесят три человека убитыми. Германия потеряла семь миллионов, в том числе пятьсот тысяч погибших при бомбардировках союзников. В общей сложности Вторая мировая война унесла шестьдесят миллионов жизней, включая одиннадцать миллионов жертв холокоста. Шестнадцать миллионов погибло в Первую мировую, свыше четырех миллионов – во Вьетнаме, сорок миллионов – во время татаро-монгольского нашествия, три с половиной миллиона в Столетней войне, падение Рима унесло семь миллионов, Наполеоновские войны – четыре миллиона, двадцать миллионов унесло Восстание тайпинов. И так далее, и так далее, и так далее, вплоть до убийства Авеля Каином в эдемских кущах.
Все птицы, которые так и не появились на свет, все песни, которые не были спеты, а потому могут существовать лишь в воображении.
И в этом отдельно взятом воображении Тедди.
1947
Дочери Элизиума
В переулке начали раскрываться цветки боярышника, и Урсула сказала:
– Смотри-ка, боярышник расцвел. Жаль, Тедди этого не увидит – он бы порадовался.
– Ох, прекрати! – глотая слезы, взмолилась Нэнси. – Не хочу верить, что он покинул этот мир навсегда. – Они шли под руку; Фортуна металась туда-сюда, обезумев от свежего, живого воздуха. – Нам даже на могилу к нему не сходить, – добавила Нэнси.
– И хорошо, – сказала Урсула. – Зато мы можем представлять, что он свободен как ветер.
– У меня получается представлять его только спящим на дне Северного моря, где холодно и одиноко.
– И станет плоть его песком, – сказала Урсула.
Трепетное «ох» – от Нэнси.
– Кораллом кости станут.
– Хватит, прекрати, умоляю!
– Извини. Хочешь пройтись лугом?
– Гляди! – воскликнула Нэнси, отпуская руку Урсулы и указывая на небо. – Вот там. Жаворонок… полевой жаворонок. Слушай. – Она перешла на взволнованный шепот, словно боялась спугнуть птаху.
– Красота, – прошептала Урсула.
Как зачарованные они смотрели, как жаворонок устремился к небу, взмывая все выше и выше, пока не превратился в крапинку на синем небе, а потом остался воспоминанием о крапинке.
– Вот было бы чудо, если бы Тедди вернулся в другом воплощении… да хотя бы как этот жаворонок. Как знать? Это мог быть Тедди, который салютовал нам своей песней, сообщал, что все у него ладно. Что он, несмотря ни на что, существует. А ты веришь в реинкарнацию?
– Нет, – ответила Урсула. – Я верю в то, что у нас только одна жизнь, и считаю, что Тедди прожил свою жизнь безупречно.
А когда все остальное уходит, остается искусство. Хотя бы и Август.
Приключения Августа
– Ужасные последствия ~
Никак это Август? – шепнула мисс Сли на ухо мистеру Свифту. Шепот у нее получился весьма громкий: если так шептать, то люди, сидящие рядом, обычно оборачиваются и вопросительно на тебя смотрят.
Черты мистера Свифта остались бесстрастными, хотя от зрелища, которое разворачивалось на сцене, его слегка передернуло. Мисс Сли подалась еще дальше вперед, чтобы привлечь внимание миссис Свифт.
– Ведь это же Август, не правда ли? – стала настырно допытываться она еще громче и для чего-то уточнила: – Ваш сынок.
Это был уже даже не шепот. Скорее выкрик. Миссис Свифт застыла с непроницаемым лицом. Все зрители не менее завороженно, чем родители Августа, глазели на сцену деревенского зала собраний.
«Англия в веках» уже достигла эпохи Непобедимой армады, и Елизавета Первая в Тилбери произносила вдохновенное напутствие войскам. Глориана восседала в сколоченной на скорую руку колеснице Боадицеи, размахивая трезубцем, позаимствованным у Британнии. Эти две благородные аллегории женственности (в исполнении Филлис, сестры Августа, и леди Лэмингтон, владелицы «Холла»), до последнего не желавшие по доброй воле расставаться со своим реквизитом, стояли по краям сцены, испепеляя взглядами Глориану.
Остальные участники постановки довольно живо продолжали представление, несмотря на то что половина декораций повалилась, а под ногами путалось несколько бродячих собак.
К миссис Свифт обратился сидевший с другого боку от нее викарий:
– Я считал, что роль королевы Елизаветы взяла на себя миссис Брустер. Но кто же сейчас на сцене?
Рыжий парик Глорианы съехал набок; не позаботившись о подходящем костюме, она завернулась в плащ римского центуриона. Центурион опять же не пожелал добровольно расставаться с плащом. Из-под его кромки то и дело выглядывали необъяснимые ссадины, а в кармане топорщилось нечто подозрительно напоминающее рогатку.
– Вы храбрые воины, ребята! – совсем не по-королевски закричала эта растерзанная Глориана. – Убиваете этих шпанцев, так им и надо!
– Испанцев, – громогласно зашипела из-за кулис миссис Гарретт.
Занеся трезубец Британнии, Глориана вскричала:
– А теперь ступайте и прикончите их всех!
На сцену высыпала разбойничья ватага мальчишек: одни ревели, другие орали, а кое-кто пищал. Собаки зашлись истошным лаем. Некоторые – нет, многие – из детей прежде были на хорошем счету, но теперь будто бы попали под гипноз Глорианы. Равно как, по всей видимости, и значительная часть зрителей, с раскрытыми ртами взиравших на королеву.
– Предполагается, что детвора олицетворяет испанцев? – спросил викарий у миссис Свифт. – Полчища захватчиков? – уточнил он, сверившись с программкой.
– Я, право, уже не знаю, кто кого олицетворяет, – пролепетала миссис Свифт, потрясенная жутким зрелищем рыжего парика, сползающего на лицо ее сына.
– Это те же детишки, – недоумевал викарий, – что изображали англосаксов, и викингов, и норманнов? Теперь уже трудно разобраться: все они перемазаны зеленой краской. Как по-вашему, что это должно символизировать? Зеленой Англии луга?
