– Выгодное, говорите вы? – возмутился Дункан, внезапно обретая дар речи. – Но для кого?
Изнуренное, худое лицо Гленлайона ожесточилось. Он нахмурился, хотя взгляд его выцветших голубых глаз остался грустным.
– Для нее самой, Макдональд. Вы неправильно истолковали мои намерения. Я всем сердцем люблю дочь. Ради нее я готов поступиться некоторыми своими принципами. Я бы никогда не воспользовался Марион ради собственного обогащения. Я хочу, чтобы это было ясно с самого начала.
– Это ясно, сэр.
Гленлайон вздохнул и посмотрел на портрет красавца кавалера над камином.
– Ваши намерения, Макдональд, – вот что меня волнует! Зачем мужчине из Гленко преследовать дочь Гленлайона, если только он не хочет… В общем, если вспомнить, в каких отношениях наши кланы, полагаю, неудивительно, что я задаюсь такими вопросами.
– Я понимаю, – отозвался Дункан. – Но мои намерения самые честные, сэр, поверьте!
Лэрд насмешливо улыбнулся.
– Поверить вам на слово? Хотелось бы. Но вот загвоздка: я давно не доверяю людям, которые приходят из Проклятой долины. И мне трудно усмотреть в этой истории что-то помимо желания отомстить. Мне очень дорога моя дочь. Она – это все, что у меня осталось… она напоминает мою покойную супругу.
– Сочувствую вам, сэр. Марион мне рассказывала…
– Она вам рассказывала? Что ж, это хорошо.
Он задумался. Длинные пальцы лэрда нервно теребили карман небесно-голубого бархатного камзола, подчеркивавшего цвет его глаз. Дункан представил Марион в платье того же цвета…
– Вы принудили ее?
Дункан заморгал от неожиданности.
– Нет, сэр, нет!
Лэрд поморщился, потер кончик носа и окинул юношу оценивающим взглядом.
– Полагаю, это правда. Марион трудно заставить делать то, что она не хочет, разве только ценой обид и слез, и мне это известно лучше, чем кому-либо. И если я правильно разгадал природу чувств, которые она к вам испытывает… Я поверил дочери, когда она сказала, что сама пригласила вас… в свою спальню. Ей всего шестнадцать, но, насколько я вижу, она уже знает, чего хочет. Я шокирован ее поведением, и это еще слабо сказано. Но я ничего не могу изменить, не так ли? – Он горько усмехнулся и продолжил: – Надо признаться, в этом есть и моя вина. Я всегда позволял ей все, что она хотела. И сегодня я слишком устал, чтобы с ней сражаться. К великому огорчению Амелии, моя дочь куда больше любила лазить в мальчишечьих штанах по торфяным кучам, чем благонравно сидеть в доме в чистом платьице и заниматься рукоделием или читать псалмы из Библии. Да вы и сами знаете, какая Марион упрямая!
Дункан улыбнулся уголками губ.
– Да, я заметил. И язык у нее подвешен как надо.
– Именно, – согласился лэрд и прищурился. – Полагаю, мне следовало обходиться с ней построже. Ее речь и манеры оставляют желать лучшего.
– А мне в ней это даже нравится, – сказал Дункан, не переставая улыбаться.
– О да, в этом я не сомневаюсь.
Гленлайон посмотрел на него так внимательно, что Дункану стало не по себе.
– Как зовут вашего отца?
– Лиам Макдональд.
– Лиам… Не слишком распространенное в Хайленде имя. Думаю, мы с ним встречались. Скорее всего, на моих землях, но не помню, когда именно.
В задумчивости он потер подбородок, потом снова повернулся и посмотрел на картину.
– Вам известно, что человек на портрете – мой отец?
– Да, я догадался.
– То, что он сделал, нельзя ни исправить, ни простить. Он был человеком слабым, легко подпадал под чужое влияние. Я считаю, что он совершал непростительные поступки, но не хочу, чтобы за них расплачивалась Марион. – И он многозначительно посмотрел на Дункана. – Вы понимаете?
– Прекрасно понимаю, сэр.
– Как вы намерены с ней поступить теперь, когда… Вы ведь понимаете, что я имею в виду?
– Я хочу увезти ее с собой в Гленко, – ответил Дункан, не моргнув глазом.
На лице лэрда заходили желваки. Он принялся перебирать пальцами звенья золотой цепочки от часов, пропущенной сквозь петельку камзола, и натянул ее так туго, что она вот-вот грозила лопнуть.
– Гленко… – прошептал он и поморщился, как если бы даже название этой долины было проклято. – И она согласилась?
– Да.
Гленлайон нахмурился и шумно выдохнул, словно признавая свою беспомощность. Дункан даже ощутил некоторую жалость по отношению к человеку, чей груз жизненных забот казался столь тяжким. Интересно, случалось Марион видеть отца улыбающимся?
– Скажите, Макдональд, а почему вы хотите увезти мою дочь в Гленко?
Дункан не сразу понял суть вопроса. Но когда понял, расправил плечи и вздернул подбородок.
– Потому что я люблю ее, сэр!
Сердце его неслось галопом, как испуганная лошадь, спасающаяся от опасности. Он только что озвучил отцу Марион чувства, которые питал к ней и которые осознал едва ли не час назад. Да, он любит Марион!
– Вы ее любите… – повторил Гленлайон громко. – И что же вы готовы сделать ради этой… любви?
– Ради Марион я готов на все.
Слова вырвались сами собой, Дункан даже удивился. Он любит Марион Кэмпбелл! Испытав приступ ярости там, в спальне, когда Джон ее ударил, он осознал, что мог бы убить за нее. Если бы Джон не был ее братом, он наверняка бы ударил его ножом.
– Поймите меня правильно, – продолжал между тем отец Марион, – я должен убедиться в том, что ваши чувства истинны. Для меня нелегко оценить, что вы за человек. Вы – уроженец Гленко, но я видел вас в бою. Вы бесспорно храбры. И, как я полагаю, человек чести. Моя дочь была в ваших руках некоторое время, и вы… – Он поморщился. – И вы отнеслись к ней с уважением. Я давно хотел поблагодарить вас за все, что вы для нее сделали.
Гленлайон подошел к маленькому одноногому столику, на котором стояли стаканы, и взял один. Потом снял с полки шкафа бутылку виски и вернулся к письменному столу.
– Вам наверняка известно, что мой отец промотал свое наследство, – сказал он, наливая себе драм янтарного напитка.
Потом открыл ящик стола и вынул ларец розового дерева с отделанными латунью уголками. Он оказался запертым. Дункан молча, с любопытством наблюдал за действиями лэрда, пока тот искал в связке нужный ключ. Наконец Гленлайон вставил маленький ключик в замочную скважину.
– Я разорен, и мне нечего дать Марион. – Он многозначительно посмотрел на Дункана. – Я хочу сказать, что не в состоянии дать дочери достойное приданое.
– Мне ничего от вас не нужно, сэр. Ваша дочь – вот все, чего я желаю.
– Да, разумеется. – Он усмехнулся себе под нос. – Хотя нет. Будем считать, что все коровы, которых вы украли с тех пор, как первый раз ступили на мои земли и я пинком под зад отправил вас домой, и есть ее приданое!
