Но принадлежал ли он мне хоть когда-нибудь? Господь посылает нам детей, мы любим их, кормим, смотрим, как они растут у нас под крылом. А потом приходит день, и они нас покидают. Но какая-то частичка их навсегда остается в нас… Я вздохнула.
– Хочешь рассказать?
Он передернул плечами. Правда, передо мной сидел взрослый мужчина. Но его движения, жесты напоминали, к огромной моей радости, мальчишку, которым он был когда-то.
– А что же Элспет?
– Элспет? – удивился он.
– Вы же раньше с ней были вместе… Или ты забыл? Я даже думала, что перед отъездом ты собирался просить ее руки у родителей. Как хорошо, что ты этого не сделал!
– Все уладилось, – просто ответил он. – Она теперь с Аланом Макдональдом.
Мои брови подскочили от удивления.
– С этим огромным грубияном Аланом? Каким чудом?
Моя реплика его позабавила.
– Как видишь, она недолго плакала. Думаю, это даже к лучшему. Алану она всегда нравилась. Крутился вокруг Элспет, как пчела вокруг горшочка с медом.
Однако он по-прежнему пинал снег каблуком. Я положила руку ему на колено, прекращая это судорожное движение.
– Тогда что тебя тревожит, сын?
Он повернулся и пристально посмотрел мне в глаза. У меня сжалось сердце. Куда подевался веселый, бесшабашный юноша, уехавший из долины несколько месяцев назад? За этим лицом, изуродованным жестокой жизнью, скрывалась душа, которую навсегда изменили испытания и ужасные картины войны. Словно вечность прошла с того серого утра, когда под пение волынок наши мужчины уходили в поход…
– Отец, – тихо ответил он, бросая короткий взгляд в сторону Лиама.
– Почему?
– С ним творится что-то странное. Я это вижу, мама, и хочу, чтобы ты мне объяснила, в чем дело. Из Карноха вернулся не он, а его тень. Может, это и не мое дело, но…
– Это и вправду не твое дело, – ответила я, пожалуй, излишне сурово.
Дункан напрягся. Что ему известно? Что отец ему сказал?
– Он тебе рассказывал?
– Нет, ты же его знаешь.
И все-таки я не находила в себе сил открыть ему правду.
– Твой отец… Понимаешь, он винит себя в смерти твоего брата и в смерти Саймона.
– Бред!
– А еще – в смерти Анны и маленького Колла. И своего отца с сестрой.
– Но почему? Прошло двадцать лет!
– Не знаю почему, но это так. Может, ему просто необходим виноватый, чтобы было на кого злиться, и он взвалил всю ответственность на себя.
Мой сын какое-то время сидел молча, глядя перед собой невидящим взглядом. Что еще сказать? Правду? Мне не хотелось. Потом я сказала себе, что он все равно узнает. Люди любят судачить о чужих делах… Уж лучше он услышит правду из моих уст.
– Но ты прав, Дункан, твоего отца гложет не только это. Понимаешь, он… он предпочел поделиться своим горем не со мной, а с другим человеком.
Дункан с недоумением посмотрел на меня.
– С кем же? С Джоном?
– Нет, не с ним. Как бы я была рада, реши он поговорить с Джоном!
– Мама, теперь я ничего не понимаю. Все его друзья остались в Перте!
– Мы с Франсес уехали в Дальнесс помочь ей устроиться в новом доме. Твой отец решил остаться в Карнохе. Когда я вернулась домой, то застала его с… Маргарет Макдональд.
По мере того как смысл сказанного укладывался в сознании Дункана, губы моего сына кривились в гримасе отвращения.
– У меня не хватает смелости сказать вслух, что я думаю! – выдохнул он.
– Лучше и не говори.
– Мама, а ты точно уверена? Может, ты что-то не так поняла?
– Я больше чем уверена, Дункан. Я застала их вместе… и в нашей постели.
В горле у меня встал комок. Я быстро смежила веки и стиснула зубы. Нет, это была плохая идея – снова перетряхивать эти противные воспоминания! Дункан сначала опешил от неожиданности, но потом взял себя в руки и посмотрел туда, где отец с братьями Макдонеллами заканчивали строить очередной шалаш.
– Мама… Отец и Маргарет? Не могу поверить! Но почему?
– Почему? Я тысячу раз спрашивала себя об этом. Понимаешь, есть события, которые сплачивают супругов, а есть такие, которые их друг от друга отдаляют. Потеря Ранальда стала для меня горем, в котором я позабыла о твоем отце, и он нашел утешение у другой.
– Но ведь он еще и переспал с ней! – с возмущением вскричал Дункан.
– Не осуждай его.
– Но, мама…
Дункан снова посмотрел на отца, только на этот раз лицо его уже ровным счетом ничего не выражало. Но что он думал о нем? Обо мне?
– Вы по-прежнему вместе?
– Я его люблю, – сказала я, касаясь руки сына. – Он оступился, но я это переживу, потому что без твоего отца я жить точно не смогу. В дни, когда он был на волосок от смерти, я на многое посмотрела другими глазами. И я его простила. Но забыть намного труднее, чем простить, Дункан. Мы все делаем ошибки, и я тоже не безгрешна. И ты тоже будешь ошибаться, вот увидишь. Все мы люди и уже поэтому слабы…
Ощутив прикосновение чего-то теплого к макушке, я вздрогнула. Лиам склонился надо мной и погладил меня по щеке.
– Идем спать? – шепнул он мне на ухо.
Несколько секунд Дункан смотрел на отца с явным ожесточением. «Не злись на него, Дункан! Это мое дело, не твое!» Сын правильно истолковал мой взгляд, изобразил на лице улыбку и встал.
– Пойду-ка и я к Марион. Доброй ночи!
Лиам проводил его настороженным взглядом, потом присел на корточки и обнял меня.
– О чем вы говорили? – спросил он с тревогой в голосе. – Мне показалось, он чем-то взволнован. Что-то не ладится у них с Марион?
– Понимаешь, твой сын уже не ребенок, Лиам. И он замечает куда больше, чем мы привыкли думать.
– Ясно. Идем спать!
* * *
Восходящее солнце окрасило снег в пастельные тона. Крупинки кварца в гранитной породе ослепительно сияли, отбрасывая цветные отблески на укрытые снегом окрестные деревья. Было удивительно тихо, и эта тишина успокаивала душу…
Этой ночью Дункан спал мало. Признание матери взволновало его до глубины души. Отец изменил ей с другой женщиной? Разве такое возможно? Как известно, для ребенка все люди делятся на три группы: взрослые, дети и его собственные родители. Родителей дети склонны обожать, идеализировать, считать не похожими на других взрослых. Даже заставая их целующимися, дети не видят в происходящем ни намека на сексуальность. А уж тем более представить их занимающимися любовью… Но Дункан не ребенок. Он был мужчиной, и в отце своем видел мужчину, такого же, как остальные, – ранимого и временами не способного устоять перед искушениями плоти.
