Почувствовав на себе мой взгляд, она подняла глаза. На мгновение мне показалось, что это Лиам смотрит на меня. «У нее его взгляд». От отца Франсес унаследовала и рыжеватую гриву, отливающую медью в свете очага.
– У меня есть для тебя подарок.
Я отыскала среди складок юбки карман и вынула маленький предмет, завернутый в старинный льняной платок с вышивкой, перевязанный тонкой голубой ленточкой.
– Я хранила это для тебя, – сказала я, протягивая сверток Франсес. – Это твой свадебный подарок.
– Мама! Не нужно было… – начала растроганная Франсес.
Она положила сверток себе на колени и развязала ленточку. Платок раскрылся, и показалась прекрасная брошь – дракон, сплетенный из тонкой серебряной нити. Франсес охнула, прикрыла рот ладошкой и подняла на меня мокрые от слез глаза.
– Мама, это же бабушкина брошка!
– Да, это она, – подтвердила я с улыбкой. – Тебе не довелось увидеть свою бабку Фиону. Я тоже не очень хорошо ее помню. В памяти остались только туманные картинки… Я не смогу рассказать тебе ничего интересного. Мне было всего семь, когда она умерла. Но все-таки она твоя бабка, и я решила, что брошь ее должна перейти к тебе.
Брошь в руке у Франсес поблескивала серебром.
– Твой дед Кеннет подарил ее своей невесте в день свадьбы. Он сам ее сделал. Эта брошь – единственное, что у меня осталось от родителей, и я ею очень дорожила. Это твое наследие, доченька. Береги его!
– Ох, мамочка, не знаю, что и сказать! – пробормотала она, утирая слезы.
– Теперь тебе не придется рыться в моих вещах, чтобы ею полюбоваться!
– Так ты знала?
Я улыбнулась.
– Иной раз ты забывала завязать ленточку. А иногда пачкала мои рубашки вареньем.
– Она мне ужасно нравилась! И я только раз видела ее на тебе – в день свадьбы дяди Мэтью и тети Джоанны, в Эдинбурге.
– Я очень боялась ее потерять.
Франсес еще немного полюбовалась брошью, потом приколола ее к корсажу.
– Я буду очень беречь ее, мама. И если у меня родится девочка, в день ее свадьбы я подарю брошку ей и расскажу ее историю.
– И она будет жить долго-долго!
– А может, даже переплывет через океаны!
– И совершит путешествие вокруг земли!
– Но потом снова вернется в Шотландию.
Мы засмеялись. Я подбросила в огонь кусок торфа, и он сразу стал потрескивать и дымить. Едкий запах повис в воздухе.
– Ты точно хочешь остаться здесь одна?
Она улыбнулась, притянула колени к подбородку и уперлась пятками в край стула.
– Да, мама. Теперь это мой дом. Пришло время обустроиться здесь и стереть все следы той… той, что жила здесь до меня.
– Ты хочешь сказать, что Тревор жил с другой женщиной? В этом доме?
Франсес попыталась улыбнуться и пожала плечами.
– Ну да.
– Он был женат?
– Нет, мама.
– Вот как… И она из местных?
– Нет. Ее зовут Кэтрин Уокер, она родом из долины Глен-Кринан. Они прожили вместе три года, и однажды она просто взяла и уехала.
– Почему?
– Тревор говорит, что им стало не о чем говорить друг с другом. Они жили вместе по привычке. Никогда не задумывались о том, чтобы пожениться. И она ни разу не забеременела, поэтому…
– И он сам, по своей воле, тебе все это рассказал? Я хочу сказать…
– Тревор не хочет, чтобы между нами были секреты. Он сам завел этот разговор. Хотел, чтобы я все о нем знала. Он говорит, что крепкий брак нельзя строить на лжи и недомолвках.
И она внимательнее, чем обычно, посмотрела на меня.
– И я думаю так же. У супругов не должно быть тайн друг от друга. Это разъедает сердце, и со временем становится только хуже.
Она заправила непослушную прядку за ухо и посмотрела на меня, словно сомневаясь в чем-то.
– Думаю, это и случилось с папой.
Сердце мое сжалось.
– Да, я тоже так думаю, – ответила я печально. – Твой отец тяжело переживает нашу утрату.
– Речь не только об этом, мама. Я хочу сказать… Нам всем очень больно, что Ран погиб, но у папы есть еще причины…
Слова дочери удивили меня. Франсес явно было известно что-то, чего не знала я.
– И что же, по-твоему, заставляет твоего отца страдать сильнее, чем нас?
Сминая в пальцах край корсажа, Франсес прищурилась.
– Папа часто уходит в горы. И однажды я пошла за ним следом.
– Франсес! – выдохнула я в изумлении.
– Я хотела посмотреть, куда он все время ходит и что там делает!
Такая дерзость ошеломила меня, однако я, сгорая от любопытства, ожидала продолжения рассказа.
– И что же?
– Он ходил в одну пещеру, к югу от Мил-Мора. И там разговаривал сам с собой.
– Ты уверена, что там больше никого не было?
– Конечно! Я спряталась за большим камнем и еще долго сидела не шевелясь, когда он вошел в пещеру. Больше туда никто не пришел. И тогда я тоже вошла. В пещере было пусто, на стенах были какие-то надписи. Имена. И рядом с каждым именем – крест.
– Та самая пещера, где прятались выжившие после побоища! Ты слышала, что он говорил?
– Совсем немного. По-моему, он молился и просил прощения за свои грехи.
– За грехи?
– Он говорил, что не смог защитить тех, кого любил.
– Но это же смешно! Твой отец не виноват ни в смерти Ранальда, ни Анны с Коллом, ни Саймона!
– Знаю, мама! Но папа считает, что это из-за него они умерли. Особенно Ранальд. Он сказал, что…
Дочь замолчала, и было видно, что слова даются ей с трудом.
– Что он сказал, Франсес? Я хочу знать!
– Мамочка! Он думает, что ты ненавидишь его за то, что он не сумел защитить Ранальда! Говорит, что это он должен был умереть от меча проклятых sassannachs!
– Господи!
Земля ушла у меня из-под ног. И как такое только могло прийти ему в голову? Это же глупо! Я никогда бы и не подумала упрекнуть его в смерти сына! И вдруг резкая боль пронзила мне сердце.
– Теперь я припоминаю… – прошептала я угасшим голосом.
– Мама?
Я удрученно смотрела на дочку и качала головой.
– Я… О Лиам! Мне так стыдно…
– Мама! – заволновалась Франсес. – О чем ты? Ты что-то ему сказала?
Я молча кивнула.
– Мама!
– Я не понимала, что говорю, Франсес. Я чуть не умерла от горя. Я только-только узнала… о Ранальде и, по-моему, обвинила твоего отца в том, что он недостаточно сделал, чтобы защитить сына!
