– Кому-то из вас нужна медицинская помощь? – спросила Куртана, глядя на нос Кильона. – На борту «Репейницы» есть доктор.
– Ничего, заживет.
– Твоя напарница кажется дееспособной, судя по ее разговорам. А как насчет матери с дочерью?
– Не знаю. Мы недавно вместе странствуем.
– Я спросила не об этом.
– Все равно не знаю. Они были в плену у черепов. Потом те попали в засаду, и мы освободили пленниц.
– Говорить они умеют?
– А почему бы вам не спросить их самих?
– Пожалуйста, не испытывайте мое терпение, мистер…
Судя по интонации, Куртана хотела, чтобы Кильон назвал себя.
– Кильон.
– Очевидно, житель Клинка, – отметила Куртана. – Хотя есть в тебе что-то странное. Ну а ты кто?
– Мерока.
– Что ты делаешь за пределами Клинка?
– Хреновой жизни радуюсь, а ты как думала?
– Значит, ты знаешь о недавних событиях?
– Не заметить их было трудно, – ответил Кильон. – По крайней мере, тому, в ком есть хоть капля человечности. Тридцать миллионов человек страдают сейчас на Клинке, умирают медленной мучительной смертью от зонального недомогания.
– А тебе не приходило в голову, что куда больше людей умирает медленной смертью за пределами Клинка? Прости, забыла, они ведь не в счет! Они же люди второго сорта, раз им не посчастливилось жить в вашем драгоценном городе.
– Пожалуйста, не говорите так от моего имени! – попросил Кильон. – Я против ненужных страданий, где бы то ни было. Но не утверждайте, что здесь подобное впервые. Местные жители выносливы и легко приспосабливаются: иначе здесь долго не протянешь. Нынешний зональный сдвиг, конечно, ужасен, но для местных он лишь очередная трудность, с которой они в итоге свыкнутся.
– Плюс-минус несколько миллионов могил, да?
– Я лишь о том, что Клинок так легко приспособиться не может. Город – механизм чувствительный, наподобие дорогих часов.
– Иными словами, механизм этот только и ждал предлога рассыпаться и перестать работать. Механизм чересчур сложный, вычурный, зацикленный на себе. – Куртана шагала вперед, длинными ногами отмеряя по несколько пядей. Она была в бриджах и высоких, до колен, коричневых сапогах на шнуровке. Элегантная, совершенно невозмутимая, она казалась диаметральной противоположностью Мероки. – К чему лукавить, мистер Кильон, катастрофа назревала давно. Странно, что она раньше не случилась.
– Небось Рою зональный сдвиг нипочем.
– Мобильность и маневренность всегда нас выручали. Стыдиться здесь нечего.
Грянул выстрел, короткий, мощный залп, оставшийся без ответа. Кильон невольно сбавил шаг. Стреляли у них за спиной, где остались черепа под надзором двух бойцов Куртаны.
«Там казнят» – вот о чем свидетельствовал этот одинокий выстрел.
– Что с нами будет? – спросил Кильон. – Мне так и не объяснили, что значит попасть под юрисдикцию Роя.
– При первой же возможности вас переправят в Рой. Там оценят ваш потенциал. Не знаю, что вам рассказывали, но мы общество открытое. Мы считаем, что иммигрантам нужно дать шанс проявить себя. – Куртана заговорила строго, словно обращалась к детям. – Однако бесконечным терпением мы не обладаем. По меркам Внешней Зоны, живем мы неплохо, но это не подразумевает, что мы транжирим наши запасы.
Куртана окинула Кильона долгим оценивающим взглядом, словно впервые удостоила вниманием.
– Ты, очевидно, образован, тебе занятие найдем наверняка. Относиться к тебе будем как к обычному жителю Клинка, то есть как к потенциальному шпиону или подстрекателю, пока не убедимся в обратном.
– Ясно, вы люди незлопамятные, – съязвил Кильон.
Они шли на гул двигателей, пока во мраке ночи не проступил серый силуэт корабля Куртаны, парящего над самой землей. Двигатели подняты, лопасти пропеллеров направлены так, чтобы создать нисходящую тягу и противодействовать статической подъемной силе неподвижной оболочки. Кильон не удивился кораблю: накануне он видел таких предостаточно, хотя прежде лишь в виде точек, мечущихся над горизонтом.
– Классный кораблик, – съязвила Мерока. – Вы у черепов его увели?
Куртана промолчала, но Кильон чувствовал, что еще полслова – и случится такое, о чем они все пожалеют. Придержала бы Мерока язык!
Даже ленивый распознал бы в «Репейнице» военный корабль – еще бы, с ее-то грозным видом. Оболочка, тонкая сигара, была обрамлена насадками от порчи, щетинилась острыми зазубренными выступами, клиньями-таранами и отводимыми резаками. Жесткую оболочку, тут и там укрепленную алюминиевыми листами, латали столько раз, что шрамы «Репейницы» говорили Кильону не о хрупкости, а о несгибаемости стойкого организма, выросшей из способности оправляться от ран, которые прикончат слабого.
Под оболочкой крепилась гондола, обшитая листами металла. Внушительную, словно точеную, ее можно было по совместительству использовать как ледокол. Редкие полноразмерные окна были защищены бронированными ставнями. В других местах видимость обеспечивали щели под колпаками и поворачивающиеся перископы. Круглые турели располагались ниже передней части гондолы, под ее серединой, по одной по бокам и под задней частью. Из каждой турели торчало по два пушечных ствола, соединенных муфтой. Задачей их было обеспечить защиту сверху. У корабля были даже крылья, прикрепленные на боку оболочки кабелем регулируемого натяжения. Крылья могли сгибаться, создавая и положительную, и отрицательную подъемную силу, – примерно так регулируют свои крылья ангелы.
Консольные опоры, выпирающие из-под гондолы спереди и сзади, заострили, чтобы в ближнем бою использовать как ножи – разрезать у чужого корабля оболочку, подкосы крыльев, установки управления, а то и экипаж. Оболочку гондолы выкрасили в серый и бирюзовый металлик, на ней выделялась розовая, нанесенная трафаретом бабочка, поблекшая, изрешеченная пулями, местами скрытая прямоугольными заплатами. Номера или других опознавательных знаков Кильон не заметил: ничто не указывало на принадлежность Рою.
Два пилота в форме и доспехах ждали на земле – охраняли пандус, ведущий к средней части гондолы. Пандус гнулся и терся о землю: на месте «Репейница» держалась с трудом. Куртана подняла руку, и пилот так же ответил на ее приветствие.
– Держись за мной, – велела она Кильону, игнорируя трех пленниц. – Вертикальная тяга двигателей запросто швырнет на лопасти, если под ними встать. Я не шучу, своими глазами такое видела. Потом целую неделю фарш с оболочки соскребали.
Внутренняя часть гондолы – то немногое, что успел разглядеть Кильон, – была из некрашеного металла. Здесь определенно стремились к практичности и максимальной легкости. Балки перфорировали, над бытовкой с трубами и разными приспособлениями настелили пол из металлической сетки. Кильон увидел шкафчики и стеллажи с ружьями, арбалетами и мечами. Полки с проверенным в бою оружием соседствовали с панелями с инструкциями, выполненными по трафарету старомодным угловатым шрифтом. Краткие предостережения сообщали об этапах той или иной процедуры, о том, как важно сделать Шаг 1 до Шага 2 и как солоно придется нарушившим последовательность действий. Кильон увидел отгороженные занавесами ниши и двери отсеков, мегафоны, перископы и сложные оптические приборы неведомого ему назначения. Все это он подмечал, пока их торопливо гнали к пустой каморке в хвосте гондолы, где она сужалась к V-образному рулю. На каждой из скошенных стен каморки было по оконцу-иллюминатору, в узком конце сходились две длинные скамьи. Газовую лампу в бронированном кожухе вмонтировали прямо в потолок. Пленным развязали руки. Мерока и Кильон сели на одну скамью, Калис и Нимча – на другую.
