– Я знаю о вашем интересе к боргам, – проговорил Кильон.
– Неужели, доктор?
– Одного из них на моих глазах взяли в плен и посадили в клетку, потом в ящик специально для вас. Я видел, как его выгружали с «Репейницы».
– Тогда ты знаешь мои самые большие тайны. – Рикассо замялся и глянул на часы. Кильон подумал, что, враждебности вопреки, клиношников и ройщиков объединяют хотя бы часы. – Еще не поздно. Хочешь увидеть моих монстров?
– При условии, что они не высосут мне мозги.
– Это вряд ли, уверяю тебя. Сейчас они не опасны. Надеюсь даже, немного пользы принесут.
Они осушили бокалы и вышли из зала. Рикассо что-то шепнул охраннику, и их сопроводили в ту часть «Переливницы ивовой», которая Кильону была еще мало знакома. Пользуясь возможностью покрасоваться, Рикассо несся впереди. Они спустились на ярус ниже, к самому днищу гондолы, и зашагали по темным гулким складам, забитым колоннами ящиков, скрепленных найтовами
[9]
. Если верить желтым наклейкам, в них хранились расходные материалы и запчасти. Отдельные ящики у дальних стен выглядели такими запыленными, словно их не открывали годами. Количество мертвого груза, который «Переливница» несла так легко, что о нем забыли, свидетельствовало о ее огромных размерах.
Наконец они подошли к помещению в самом хвосте гондолы, – по крайней мере, так показалось Кильону. Рикассо отпер массивным ключом бронированную дверь, за которой была еще одна.
– Осторожность не повредит, – заметил Рикассо, отперев вторую дверь. – Большого вреда они не наделают, даже если выберутся, но мне это выйдет боком.
– Я думал, вы тут главный.
– Так и есть, но у нас предостаточно недовольных, и они не упустят шанса меня свергнуть, – отозвался Рикассо и высоким голосом заканючил: – Он не выполняет свои обязанности. Тратит время на хобби. Не управляет Роем на совесть, а халтурит… И так далее. – Он фыркнул и продолжил нормальным голосом: – То, что я стараюсь ради Роя, им в голову не приходит.
Рикассо привел Кильона не то в воздушную тюрьму, не то в камеру пыток. Окон в помещении не было, висящие на цепи лампы испускали розоватый свет. Вдоль одной стены тянулись клетки, вдоль другой – скамьи, заваленные всевозможными инструментами, от чувствительных и точных до грубых и пугающих. Откуда-то доносился мерный рокот двигателя внутреннего сгорания. Над скамьями безостановочно вращались колеса, оси, провода. Резиновые приводные ремни несли энергию жаждущим ее устройствам и приборам.
– Моя лаборатория, – гордо объявил Рикассо, оглядевшись по сторонам. – Здесь я пытаюсь заниматься… тем, что называю наукой. – Он многозначительно замолчал, изучая реакцию Кильона. – Ты понимаешь смысл этого слова?
– Боюсь, нет.
– Если честно, я удивился бы, ответь ты иначе. В наши дни науку почти не упоминают.
Кильон скупо улыбнулся. Он успел украдкой взглянуть на клетки, и увиденное его обескуражило.
– Вам придется меня просветить.
– Доктор, мы занимаемся прикладной наукой. Все мы, доктор. Мы живем среди технологий, знаем, как они работают и, что не менее важно, как они не работают. Учим людей использовать технологии наилучшим образом. Мы применяем их в промышленных гильдиях и военных организациях, а некоторые – в больницах и моргах. И мы доверяем им целиком и полностью. По сути, мы способны восстановить и воссоздать любой предмет, от кремневого ружья до поршневого двигателя, электропоезда, телевизора, рентгеновского аппарата и энергопушки. Эти умения дают нам иллюзию компетентности. Только иллюзия – она и есть иллюзия. Отскреби слой поверхностных знаний – увидишь бездну невежества. Истинную суть технологий мы не понимаем. Так, балуемся ими, как игрушками.
– Вреда же они нам не приносят.
– Разумеется, иначе нас бы тут не было. Однако это лишь потому, что последние тысячелетия были стабильными и мы не подвергались испытаниям. Нам позволили расслабиться. Сейчас мир меняется, и мы понятия не имеем, почему это происходит и что с этим делать. Больше всего меня беспокоит, что времени маловато, наверстать упущенное будет сложно. Для того и нужна наука, – Рикассо обвел рукой лабораторию, – точнее, ничтожная, жалкая частичка науки, которую я способен продвигать в меру моих скромных сил.
– Боюсь, я так вас и не понял.
– Хочу разобраться в устройстве мира, доктор. Развинтить все винтики, снять элегантную оболочку, глянуть на мельтешение блестящих деталей, поковыряться в них и выяснить, есть поломка или нет. Потом хочу выяснить, сумеем ли мы наш мир наладить. Если не сумеем, удовольствуемся хотя бы тем, что поняли суть проблемы.
– Удовольствуемся собственным бессилием?
– Пока не попробуем, не поймем. – Рикассо провел рукой по разномастным стеклянным емкостям, по устройству из спиральных трубок, конических реторт и плотных фильтров. В сосуде-накопителе медленно, капля за каплей, собиралось что-то густое, прозрачное, смолистое. – Я никого не виню в слабом интересе к науке. На любопытстве далеко не уедешь, да еще зоны по рукам и ногам связывают. Каждое работающее устройство уже использовано в арсенале полезных приспособлений. Мы комбинируем их и так и эдак. Бесполезно рассуждать, что получилось бы, если бы зоны не мешали, ибо зоны есть, они ниспосланы свыше. По крайней мере, так кажется.
Обитатель одной из клеток зашевелился, явно настроенный агрессивно.
– Вы так не считаете.
– Зоны нестабильны, об этом нам известно. А вдруг они радикально, катастрофически нестабильны? Шторм уже принес на Клинок мрак и беды. Он уже поднял черепов в воздух и сделал наше существование куда опаснее, чем прежде. Все нынешние беды могут оказаться пустяком в сравнении с грядущими. Пока люди существуют практически на всей планете, только с чего так должно быть вечно? Вдруг Напасть расширится и поглотит территории, сегодня пригодные для жизни?
– Мы переселимся, – ответил Кильон.
– В один прекрасный день переселяться станет некуда. Что тогда? Сдаваться и погибать, как ангелы?
– Нет оснований полагать, что это случится в ближайшее время.
– Очень надеюсь, ты прав, доктор. Надеюсь каждым атомом своего существа, чем бы там ни были атомы. Только это не единственная опасность, грозящая нам. Даже если зоны останутся на месте, беды не миновать. Земля остывает, атмосфера разрежается, леса вымирают. И хоть зоны и штормы тут ни при чем, а шансы наши тают так же стремительно.
– Что вы предлагаете?
– Ничего. Пока ничего. – Рикассо двинулся к последней клетке слева. – Но работаю в этом направлении. Как ни крути, проблема сводится к зональной выносливости. Если зоны сдвинутся, нам нужно суметь вынести любые испытания. И если условия жизни на планете со временем ухудшатся, нужно научиться существовать без нее. – Рикассо что-то прочел у Кильона в глазах. – По-твоему, я шучу?
