— Катарина, они меня убивают! — Не теряя времени, Ян сорвался с места и спрятался за моей спиной. Учитывая, что я едва доставала ему до подбородка, то со стороны наверняка выглядела маленькой отчаянной болонкой, защищавшей от стаи одичалых псов трусливого волкодава.
— Маленькая нима, не серчай. У него гравират в сумке лежал, — замямлил Лысый Джо, видимо, понимая, что прямо сейчас из лавки его выдворят, а ему отчаянно не хотелось сворачивать партию, ведь, если судить по доносившимся снизу выкрикам взбешенных игроков, здоровяку шла хорошая карта и он выиграл тридцать медяков.
— Они отобрали твой гравират! — моментально наябедничал Ян, указав пальцем на притихшую охрану.
— Где гравират? — тоном преподавательницы из Института благородных девиц вопросила я.
Опустив голову, один из здоровяков протянул мне магическое устройство.
— Только это… — промямлил он и поднял ногу, под его каблуком пряталась размолотая крошка, оставшаяся от слюдяной пластины.
— Новенькая совсем была! — подливал масла в огонь Ян, мстя за пережитый ужас перед избиением.
— А теперь, голубушки мои, пока вы не угробили единственного Каткиного ухажера, выметайтесь-ка отсюда! — потер руки спустившийся со второго этажа отец.
Он пытался выглядеть рассерженным, но радость в голосе выдавала, как страстно он мечтал избавиться от охраны, распугавшей клиентов. Не ошибусь, если заявлю, что он не желал делить собственноручно прикормленных хворых с генеральской вдовой, державшей аптекарский двор в параллельном переулке.
— Бо, мы же как лучше хотели… — принялся оправдываться Лысый Джо.
— Знаю, знаю. — Отец мягко похлопал здоровяка по плечу, незаметно подталкивая к выходу. — Будешь выходить, переверните табличку, что лавка уже закрылась.
Пока отец приводил в порядок лавку, костеря на разные имена сбежавшего еще днем Кри, я накрывала на стол. Ян внимательно следил за тем, как я расставляю плошки с закусками, пристраиваю на подставку кастрюлю с бобовой похлебкой.
— У меня дома травят крыс, — вдруг заявил он.
Невольно я покосилась на объемную сумку, едва не конфискованную шайкой охранников. Забитая вещами пузатая торба лежала на диване.
— Большие крысы?
— Вот такенные! — Ребром ладони он рубанул по сгибу локтя, намекая, что твари выросли в полруки. — Страшно жутко.
— И ты пришел ко мне? — с иронией в голосе уточнила я, догадываясь, в какую сторону клонит приятель. — Почему не к Онри?
— Онри нет в Гнездиче.
— На постоялый двор?
— Вдруг меня там ограбят? Не слышала историю про купца из столицы? Ему за три золотых, зашитых в пояс кальсон, перерезали горло от уха до уха. — Он живописно провел пальцем по горлу.
Помолчав, я резюмировала:
— То есть ты снова хочешь остаться ночевать у меня?
— Я даже одеяло принес и пижаму! — воспрянул духом Ян.
— Переночуешь в гостевой комнате, — распорядился отец, слышавший наш разговор, и принялся мыть руки щелоком. — Только дверь запри, а то вдруг Катка снова лунатить начнет.
— То есть за мою честь ты не беспокоишься? — хмыкнула я, подавая родителю полотенце.
— Мы же говорим о Янке, — удивился папа, окончательно убеждая меня в мысли, что воспринимал крепкого широкоплечего парня не иначе как хрупкой девицей, страдающей тонкой душевной организацией.
— Меня зовут не Яна, а Ян, — попытался осторожно поправить бедняга.
— Знаю, — пожал плечами отец и присел к столу.
По традиции горячее варево по тарелкам разливал хозяин дома. Большим половником отец наполнил глубокую миску Яна. С нервозностью гость принял тарелку и поставил на стол. Мы уже принялись за еду, а он сидел точно замороженный, спрятав руки под стол.
— Почему не ешь? — проворчал отец, уважавший обильные угощения. — Не ешь горячее?
— Нет… — Страшно смущаясь, Ян схватился за ложку. — Просто… закусок очень много.
— Кстати, похлебку готовила Ката, — для чего-то признался отец, искоса глянув на парня. — Она у нас умеет готовить всего три блюда: похлебку, жареные кровяные колбаски и острое рагу.
— Неправда! Я умею готовить больше трех блюд, — возмутилась я и, загибая пальцы, принялась считать: — Похлебку из бобовой пасты — раз, жареные кровяные колбаски — два, острое рагу — три. Похлебку из бобовой…
— Приятного аппетита, — одарив меня выразительным взглядом, вымолвил отец и принялся причмокивать горячее варево.
— Приятного… — едва слышно пробормотал Ян и со странным видом, словно давным-давно отвык кушать в чьей-то компании, с трудом проглотил ложку похлебки. Казалось, у него в горле стоял комок.
— Совсем невкусно? — расстроилась я.
— Очень вкусно, — соврал он.
Улицей завладела ночь, и мы стали собираться ко сну. Когда я вошла в свою спальню и пристроила на ночном столике магическую лампу, то увидела, как в приглушенном свете на подушке что-то блеснуло. В пуховой купели лежали конфискованные тюремной охраной карманные часы. Невольно я улыбнулась и осторожно взяла заветную вещь в руки. Любовно погладила крышку, проверила, ходят ли стрелочки. Прижала к уху и послушала знакомое успокоительное тиканье. Кажется, мне стало легче дышать.
Забрать подарок отца у тюремного охранника был способен только очень ловкий вор. Не оставалось сомнений, что им являлся ночной посыльный. Мое сердце трепетало.
— Ката, глянь, — подозвал меня отец к окну. Пересыпав из бумажного кулька сушеные цветы ромашки в ящик аптекарского шкафа, я обтерла руки о полотенце и подошла. Оказалось, что Кривой переулок, еще поутру осажденный охотниками за сплетнями, опустел. — Что это значит? — покосился на меня родитель.
— Это значит, что я уже не самая главная новость города, — заключила я, получив подтверждение, что мой прогноз оправдался, и предположила: — Наверное, умер какой-нибудь вельможа.
Тут приоткрылась входная дверь. В тишине переливчато зазвенели колокольчики, по дощатому полу, раскрашенному солнечной мозаикой, потянуло сквозняком.
— Добро пожаловать! — позвала я, но посетитель так и не появился, как будто боялся войти в лавку.
Недоуменно переглянувшись с отцом, я вышла на крыльцо. На широких перилах лежала записка, от ветра прижатая камнем, а со двора, мелькая пятками, улепетывал соседский мальчишка, выступивший в роли почтальона.
Совершенно сбитая с толку, я развернула послание и прочла неровные печатные буквы, словно написанные левой рукой:
«ИДИ В МОЛЕЛЬНЮ»
Сердце пропустило удар. Я догадывалась, кто прислал мне послание.
Надо было вернуться домой, снять рабочий фартук, сменить домашнее платье и туфли на что-то приличное, но отчего-то я, словно сомнамбула, спустилась с крыльца и вышла со двора. Сначала мои шаги были неторопливые, потом ускорились, и когда Кривой переулок закончился, а впереди замаячила серая башня молельни с длинным шпилем, увенчанным святой спиралью, я уже бежала.
