Вытащили Дмитрия на берег, положили к стволу вековой лиственницы. Почувствовав продолжение жизни, он расслабился, притих. Тут же на смену нервному напряжению его тело заполонил холод, страшный холод! Мокрая одежда стянула мышцы в стальной узел. Миллионы острых иголок впились в кожу. В жилах застыла кровь. Сердце остановилось. От спазматической лихорадки прервалось дыхание.
Загбой увидел его состояние, закричал:
– Вставай, отнако! Пеги!!!
Дмитрий едва приподнял голову, попытался подняться на стянутых руках, но тут же упал.
– Не могу… – едва выдохнул он и, стараясь согреться, втянул голову в плечи.
Загбой с одной стороны, Ченка – с другой подняли его, поставили на ноги, потащили вокруг дерева. Едва передвигая ногами, он медленно пошёл за ними. Первые движения давались плохо. Колени подламывались, ступни выворачивались внутрь. Скрюченное тело заваливалось из стороны в сторону. Теряя равновесие, он падал, но тут же, подхваченный руками, вставал и опять пытался идти. Ему стоило больших усилий самостоятельно сделать свой первый шаг. Как только купец немного приспособился к передвижению, отец и дочь отпустили его в самостоятельный путь. Но Дмитрий в изнеможении тут же упал на землю и, повинуясь чарам сладкого сна, вновь втянул голову в плечи.
– Вставай! Грейся, беги от Эскери!!! – приказывал охотник.
– Не могу… – был однозначный ответ.
– Не можешь? – переспросил Загбой. – Тогда не пишайся.
Резким взмахом ножа следопыт срезал тонкий талиновый прут, попробовал его на взмах и без жалости ожег им русского по спине.
Дмитрий взвыл от боли:
– Ты что, одурел?
– Отнако нет. Не хочешь пароться со злым тухом сам, я помогу тебе прогнать Эскери палкой. В тебя вселилась смерть. Если ты не путешь пегай, уснёшь навсегта. Ставай, пеки, грейся. Только так ты путешь жить! – ответил Загбой и прижёг его второй раз.
Дмитрий что-то промычал, но зашевелился, кое-как приподнялся на ноги и, придерживаясь за ствол ели, в скрюченном положении пошёл вокруг дерева. Охотник оживился:
– Эко! Однако карашо получается. Ох, как злой дух поится прута. Надо пить польше, чаще.
С этими словами он передал хлыст Ченке – подгоняй, бегай за Дмитрием, а сам принялся торопливо разводить костёр.
Через несколько минут на небольшой полянке гудело высокое пламя огня. Но и Дмитрий с Ченкой не тратили времени даром, всё быстрее и быстрее пробегали друг за другом круги вокруг ели. Купец разогрелся, шумно задышал. От мокрой одежды клубился пар. В какие-то мгновения он пытался остановиться, сесть на землю, но взмах хлыста заставлял его бежать дальше.
Конечно же, со стороны все выглядело как детская забава. Ченка била русского легко, не больно. А Дмитрий, убегая от неё, опускал глаза. Его мучила совесть за свою беспомощность и слабость перед девушкой. Ему было стыдно, что он, такой здоровый и сильный мужик, оказался намного слабее и даже глупее (!) её. Это было невероятно, но правда. Он понимал это всё своим угнетенным сознанием и ничего не мог поделать с этим фактом. Вот уже который раз она спасла его от смерти, а это было неоспоримым доказательством её мужества, силы духа, смелости, отваги.
Наконец-то Загбой остановил их.
– Стой, отнако, теперь снимай отешда. Пусть теперь Огонь борется с Эскери.
Дмитрий стянул суконную куртку, тёплую рубаху, олочи, штаны, остался в нижнем белье. Обнажить своё тело он не решился, стесняясь Ченки. Но охотник настоял и на этом:
– Не пойся, отнако, Ченка. Она не путет на тепя смотреть, путет стоять с тругой староны кастра. Тоже сушиться путет, намокла, когда тебя спасай, – и тут же приказал дочери: – Снимай тошка, грейся, суши отежту. Люча на тебя глятеть не пудет. Сейчас нато не стесняйся труг труга. Нато карашо у огня тело греть, с Харги бороться.
Странно, необычно, может, даже неправдоподобно было видеть в тот час на берегу безымянной реки трёх людей, двое из которых были совершенно голыми. А третий, одетый в тёплые лосиновые штаны, лёгкую дошку, ходил вокруг костра, бросал в огонь сухие дрова и нравоучительно приговаривал:
– Повернись спиной, грей кости, спину, отнако. Путут кости тёплый – всё тело будет здоровый. А брюхо грей не надо. Брюхо надо горячий воздух от огня тышать, тогда никакая хворь не пристанет… Эко! Ты, Ченка, у меня, как жимолость, налилась! Надо замуш оттавай, да где муша бери? Вот потожти, осенью вернёмся назат, схотим на Тураму, там живет старый Окоюн. У него четыре сына. Может пыть, они ещё не знают даннилян
[25]
и кто-то из них согласится взять тебя в жёны…
Девушка краснела переспевшей брусникой. Согреваясь у костра, она украдкой смотрела через огонь на Дмитрия, прикрывала ладошками свою ноготу, поворачивалась спиной и чувствовала на себе его взгляды.
А Загбой, загадочно усмехаясь в редкую бородёнку, блестел глазами, говорил русскому:
– Отнако, карашо я думай: голое тело женщины греет лучче пошара! Вижу, бое, как в тебе кровь турит. А когта кровь играет, никакая болезнь не пристанет! Путешь ты зторов. А зторового лючи Харги и Эскери побетить тяжело! Так ещё говорил мой отец. Помни, лючи, тайга любит зторового и сильного охотника. А слапый и ропкий тайга пропатай…
Глубокая ночь рассыпала по бесконечному куполу неба разноцветный чектыль
[26]
. Тысячи мерцающих звёздочек придали чёрной глубине жизнь, красоту, завораживающее очарование. Если присмотреться глубоко и долго, то кажется, что это не просто далёкие планеты приветствуют земных жителей своим светом, а чьи-то многочисленные глаза живых существ смотрят из бездны на распрекрасную, влекущую к себе планету с красивым названием Земля. Прямо над головой выгнулся Хоглен. Радугой серебристых искр во всю ширь простора протянулся Млечный Путь. А на востоке далёким, ярким костром одинокого охотника бьётся, плещется незаменимый путеводитель странников – Чолдон. И, кажется, что весь этот далёкий, опрокинутый мир смотрит только в одну точку – на маленькую поляну в глухой северной тайге, где, несмотря на такой поздний час, горит яркий, животрепещущий огонь.
У костра – одинокая, неподвижная фигурка человека. Жаркие языки пламени лижут округлое, закопчённое дно большого казана, в котором варятся большие куски мяса. Лицо Загбоя спокойно, довольно и даже безмятежно. Он сыт, согрет, очарован красотой звёздного неба. Его глаза смотрят ввысь, разум с трудом воспринимает бесконечность далеких миров.
Рубиновые блики костра матовым цветом окрашивают взметнувшиеся к небу деревья. Угловатые тени высокоствольных лиственниц, кедров и рябин безмолвно пляшут где-то глубоко в чаще. Порой кажется, что сзади, сливаясь с землёй, крадётся упругая рысь. В осторожной позе замер волк или оскалил пасть разъярённый амикан.
Игра теней в ночи придаёт воображению более таинственные краски, и сознание несведущего человека содрогнётся в паническом неведении, загонит в взволнованное сердце лёд или отправит сжавшуюся душу в пятки.
