Глава 7
Люк был в таком плохом настроении, что даже не узнавал собственных внутренностей. Они боролись с ним, как борется дикий, выдернутый из метро и отнятый у отца ребенок, увезенный туда, где любовь кажется отдаленным бледным светом.
А Дерек Мартин с его предложением удвоить зарплату, если Люк перейдет работать в Luxe, может катиться к черту. Так или иначе, Ален уже три раза поднимал Люку зарплату за то время, что Саммер переехала сюда. Нельзя сказать, что Люка совсем не заботили деньги, ведь он довольно много голодал, пока ему не исполнилось десять лет. Но теперь денег с избытком хватало, чтобы покрыть расходы на жилье, красивую одежду и лучшую в мире еду. Все, что оставалось, он направлял своему брокеру. На счетах Люка средств было более чем достаточно, чтобы начать собственный бизнес, если он когда-либо этого захочет. И еще он собирался помочь деньгами су-шефам – Патрику, например, – когда они наконец начнут работать самостоятельно. Так что в сложившихся условиях увеличение зарплаты было больше похоже на любезность, чем на что-либо еще.
И каждый раз, когда Ален отправлял сообщение о следующем увеличении зарплаты, то добавлял постскриптум, в котором напоминал, сколько дней осталось до отъезда Саммер Кори. Не волнуйся, она не планирует остаться. Уедет через восемьдесят три дня. Последнюю записку Люк разорвал на мелкие кусочки и бросил в пламя ближайшей горелки.
Putain. «Пещера Аладдина»! Ей удалось проигнорировать его «Пещеру Аладдина»? Даже маленькое семечко кунжута не очаровало ее? Она была так взволнована в кладовой отеля, но не исполнилась желанием увидеть, что скрывается под хрупким слоем шоколада?
Ну давай, тебе нравится ломать самоконтроль мужчины, просто играя с его воротником и дыша ему в ухо. Так вот тебе то, что ты можешь сломать. Пока я буду ломать твой самоконтроль. Семечко кунжута для Люка было символом того момента, когда губы Саммер откроются навстречу ему и он овладеет ими.
У него не хватало сил сдерживать свой гнев в пределах кухни, и он пошел в Coudrerie, то есть в швейную мастерскую отеля.
И обнаружил торчащие из-под одного из длинных швейных столов ягодицы, эротично обтянутые легинсами. Кокетливый топ мало что скрывал от глаз Люка. Из-под стола доносился смех.
– А вот еще! Это же маленький щеночек! Женевьева!
Смех – настоящий смех – и едва прикрытые торчащие вверх ягодицы Саммер. Будто кто-то огромной рукой подхватил Люка и стал трясти взад и вперед, вверх и вниз, наблюдая, как его внутренности вываливаются ради их собственного развлечения.
Жанин, которая работала швеей в отеле дольше чем Люк жил на свете, была в Coudrerie и тоже смеялась. На столе перед ней, рядом со швейной машинкой, были разбросаны пуговицы. Еще полдюжины рассыпанных пуговок Люк заметил на полу – то ли потому, что после двадцати лет концентрации внимания на деталях просто не был способен пропустить что-либо, то ли, merde, потому, что первые десять лет жизни провел, ползая на четвереньках под ногами идущих людей в поисках упавших монет.
– Вы помните пуговку, на которой нарисована собачка, маленькая Женевьева? – Ягодицы Саммер, двигаясь то вправо, то влево, выдвинулись из-под стола и врезались Люку в ноги. Она откинулась назад, сев на пятки.
– Ой!
В ту же секунду ее смех затих, будто его вовсе не было, и Люку захотелось ударить себя – в наказание. А ведь он совсем ничего ей не сделал. Ни одной из тех чертовых вещей, которые хотел бы сделать. Взгляд ее синих внимательных глаз пополз вверх по его телу, задержавшись на интимном месте, которое оказалось чуть выше ее лица. Он напрягся, пытаясь изо всех сил бороться с собственным телом, чтобы не позволить ему показать, как оно реагирует на нее.
– Да это же Великолепный собственной персоной! – радостно завопила Саммер. – И так вовремя. Я как раз спрашивала себя, не стоит ли набраться храбрости и под дождем пойти в Лувр полюбоваться на красивых греческих богов с каменными сердцами. Но зачем утруждать себя, когда у меня есть ты и прямо здесь? – Люк прищурился. Она столько раз уколола его, сказав это! Да еще повернулась, опираясь на руки и колени, медленно выгибаясь дугой и дразня его сексуальной позой. – Жанин, у тебя еще осталась та пуговка с маленькой принцессой?
Еще?
– О, pucette
[52]
! Горничная обещала передать ее тебе тайком прежде, чем ты уедешь. Ты была такой милой малышкой! У меня сердце разрывалось, когда ты беззвучно плакала и слезы бежали у тебя по щекам. Хочешь сказать, что так и не получила ее тогда?
Беззвучно плакала? Даже слышать об этом было так тяжело, что, казалось, и его сердце тоже разрывается. От ярости Люк терял рассудок. Кто заставил Саммер плакать и почему он не оказался рядом и не помог ей?
Ой, ради бога. Он уже так устал от своих реакций на нее, больше подходящих шестнадцатилетнему подростку. О, вы сломали ноготь? Давайте я убью себя, чтобы вы не плакали. Шестнадцать лет – не таким уж хорошим был тот возраст.
Вихляющие ягодицы замерли. Саммер приподнялась с коленей, чтобы через стол взглянуть на Жанин.
– Нет, не получила, – спокойно сказала Саммер. – Но все равно спасибо.
На мгновение ее лицо стало беззащитным и искренним.
Она поймала на себе взгляд Люка и опять села на пятки так, что Жанин не могла видеть, как «милая малышка» подносит ко рту большой палец, прикусывает его кончик, и при этом ее абсолютно безразличный взгляд совершенно случайно останавливается на интимном месте Люка, будто Саммер и понятия не имеет, на что смотрит. Возбуждение захлестнуло Люка, и он был обречен. Она опять перевернулась на четвереньки, ее ягодицы покачнулись, низ ее топа поднялся, открыв взору едва ли не все, а затем опустился.
Она просто прячется от меня за своими ягодицами – и уж лучше бы они были голыми, чем в этих сексуальных легинсах, внезапно понял Люк. И тут началось. Видения затмили его разум, и у него не осталось никакой возможности понять Саммер. Но осталось желание схватить ее, утащить, разложить перед собой и сорвать все одежду. И заставить ее наслаждаться снова и снова, получать оргазм за оргазмом, пока она не сможет думать ни о чем другом, кроме него, и…
– Однажды Саммер потерялась, когда ей было лет пять, – вежливо пояснила Жанин, и Люк даже заморгал, таким неожиданным оказался переход от его фантазий к рассказу совершенно обыкновенной бабульки. – Все кончилось тем, что она села играть пуговицами, которые лежали у меня в коробке, а я отправилась искать кого-нибудь, кто смог бы найти ее родителей. К тому времени уже закрыли все входы и выходы, поскольку боялись, что крошку похитили.
