Даже огни Эйфелевой башни были погашены дождем в этот час, и она превратилась в почти невидимую тень. Саммер старалась не смотреть на нее, когда они пересекали мост Александра III.
– На самом деле я довольно сильная.
– Ты должна быть невероятно сильной, – согласился он, ошеломив ее настолько, что она взглянула на него. Он обвел пальцем вокруг ярко-синего пластыря, который она налепила ему на руку. – Но это иная сила, чем моя, и я, может быть… неправильно понял тебя. Сожалею, если причинил тебе боль, Саммер.
Ее сердце начало биться очень быстро. Она удивленно, будто отстраняясь, показала на Люка пальцем, отведя взгляд от окна.
– Кто, ты? Причинил боль мне?
Его руки сомкнулись вокруг ее бедер, и это прикосновение потрясло ее. Подняв Саммер, Люк посадил ее верхом на себя, управляя ее телом так легко, будто оно было… ничем.
– Ты и понятия не имеешь, как плохо я реагирую на отстранение, – сказал он.
Подсунув руки под ее пальто, он провел ими вверх по ее ребрам и охватил ладонями ее груди. Волна чувственности нахлынула на нее, и она задохнулась. Они были на заднем сиденье, и он просто взял ее тело, будто имел на это право. Ей захотелось застонать и потереться о него, умолять его сделать с ней все, что ему угодно.
Как же она ненавидит себя!
– У тебя, наверное, в детстве было много игрушек? – спросила она.
Он полностью охватил ее груди ладонями, лаская их гибкими, ловкими пальцами, следя за выражением ее лица. Она вздохнула и наклонилась вперед, и те же самые руки отстранили ее.
– Нет, не было. – Его резкий голос сомкнулся вокруг нее, как наручники на запястьях. – У меня почти не было игрушек, но я сохранил те немногие, что у меня были. – Его большие пальцы нажимали на ее соски, очерчивая круги, заставляя Саммер выгибаться от наслаждения. – Сохранил навсегда.
Люк пересадил Саммер на сиденье. Она смотрела на него, ничего не понимая. Что-то дикое промелькнуло в его лице, и затем его руки вылетели с быстротой молнии и застегнули ее пальто как раз перед тем, как открылась ее дверь.
Саммер посмотрела на швейцара, держащего зонт для нее, и затем назад, на Люка, но ничего не видела, будто ослепла. Люк уже выскользнул из автомобиля со своей стороны. Она неловко вылезла из машины, выпрямилась, покачнувшись, и бросила взгляд на Люка поверх крыши автомобиля.
Он оперся локтем на крышу, а дождь струился по нему.
– Думаешь, что можешь справиться с этим? – спросил он без всякого выражения.
Сердце Саммер сжалось, и ей показалось, что внутри ее что-то может лопнуть. Она подняла подбородок.
– Ровно через семьдесят семь дней я заработаю право получить у отца деньги, чтобы наладить связь на тихоокеанских островах, и отправлюсь домой, на остров, к моим детям. К моей работе. Поэтому скажи мне, чем для тебя обернется то, что кто-то навсегда останется твоей игрушкой. – Его лицо напряглось под струями холодного дождя. Волна бессильного гнева толкнула ее вперед, мимо края зонтика, и дождь заструился по ее лицу. – И у меня есть сердце, которое может быть разбито. Извини, я, должно быть, думала, что ты это знаешь.
Глава 18
У меня тоже есть сердце…
Люк схватил себя за волосы, уставившись на Эйфелеву башню через окно своей квартиры. Она и вправду думает, что он не знал этого? Или так много людей забыло о ее сердце, что на все, что он делает с нею, она смотрит через призму этого страха? Каким же израненным должно быть ее сердце, если она не хочет рискнуть снова завести отношения, а предпочитает, чтобы ее просто трахнули и оставили на полу?
Как можно жить с сердцем настолько беззащитным, что между ним и людьми, которые съедят его на обед, нет ничего, кроме мерцающей улыбки?
Далеко за полночь он наконец вышел из дома и отправился бродить по Парижу. Люк пересек ярко освещенные мосты через Сену, блестящие от недавнего дождя, прошел от Тюильри до Лувра, потом через Pont des Arts
[95]
. Он любил гулять по городу, и каждый шаг снова и снова утверждал его победу над Парижем. Теперь этот город принадлежит ему, и люди валом валят в его ресторан. А когда-то давно, в самом начале, Люк был одним из беднейших, презираемых и забытых детей…
Он изменил свою собственную жизнь до неузнаваемости, победил ее. И теперь не мог понять, почему прежняя жизнь возвратилась из комы и приготовилась к следующему раунду, когда появилась Саммер – а чтобы завоевать ее сердце, он должен стать самим совершенством.
По Левому берегу он прошагал от Pont des Arts до Эйфелевой башни, пройдя по длинному Марсову полю к детским площадкам. Карусель, приводимая в действие вручную, была закрыта, и ночь украла цвета у всех ее красивых лошадок. В детстве Люк никогда не катался на них – не было денег, – а теперь он стал слишком большим.
А Саммер Кори, счастливая маленькая девочка, могла кататься на ней сколько хотела. Она могла сидеть на поднимающейся и опускающейся розовой лошадке и пытаться поймать кольца на палочку. Люк надеялся, что Саммер заливалась смехом от радости.
Если у него когда-нибудь появится собственная дочка, он будет худшим отцом всех времен и народов. Он ни в чем не сможет отказать ей, но будет стремиться всем управлять. Putain, а вдруг малышка тоже не будет любить сладости, как и ее мама, и у него не останется никакого способа выразить ей свои чувства?
О чем это, черт подери, он только что подумал? Он выбросил эти мысли из головы, чтобы она у него не закружилась, и уставился на детскую площадку, погруженную в ночную темь.
Однажды, когда ему было лет девять – он еще жил с родным отцом, – Люк почти все утро играл здесь с маленькой белокурой девочкой. Он до сих пор помнит это. А как же иначе? Маленький браслет, украшенный цветочками и драгоценными камушками, который она подарила ему, лежал у него в чулане, в картонной коробке, вместе с такими же редкими, бесценными игрушками. Он не солгал о том, что сохранил игрушки навсегда.
Но дал исчезнуть всему остальному. Как и его мать, которая дала уйти ему, ее маленькому человечку, ее собственному ребенку. Да как же такое вообще возможно, ведь он должен был быть для нее самым драгоценным. Даже отец дал ему уйти, хотя десять лет пытался отчаянно удержать связь с ним, со своим сыном. Это был жестокий урок для них обоих. Это была связь, после разрыва которой Люку не за что было цепляться, кроме украшенного цветочками браслета маленькой девочки. А его родной отец в конце концов остался ни с чем.
