Перед Саммер появился танцующий и кружащийся медвежонок на деревянной палочке, которую держали умелые мозолистые пальцы. Она вздрогнула и взглянула на Люка, но ее глаза вернулись к маленькому медвежонку, такому симпатичному и забавному, что ее сжавшееся сердце смягчилось, а лицо расплылось в улыбке.
Медвежонок был сделан из свежеприготовленного маршмеллоу, покрытого слоем шоколада. На мордочке – причудливые пестрые штрихи. Вокруг шеи повязан красный шарф, и маленькие желтые пуговки идут вниз по его груди. Это была конфета на палочке, какие бывают на детских праздниках на тему сказки «Златовласка»
[112]
– восхитительный тематический десерт для детей. Медвежата из маршмеллоу, точно такие, какие он однажды предложил ей на подносе, были среди секретных сладостей ее детства.
Слезы подступили так внезапно, что переполнили ей сердце, и оно бешено заколотилось, чтобы пропустить их через себя. То, что сделал Люк, оказалось таким невинным и милым – его медвежонок был изысканным вариантом тех сладостей, которые она видела в окне boulangerie
[113]
в Париже, когда гуляла с няней. Обычно она дергала Лиз за руку, и та в конце концов улыбалась и покупала девочке крошечный кулечек.
Это было тайное сокровище, в котором никто и никогда даже не попытался отказать ей.
– Не слишком много?
Саммер услышала самый нежный, самый темный
[114]
голос Люка. Он уже сидел напротив нее и улыбался, но тьма его глаз опять скрыла все, что было в зале, и единственным оставшимся светом была она. А значит, ее сияние было видно всем.
Саммер прикусила губу.
Люк слегка изогнул брови.
– По-прежнему слишком много?
Теперь она крутила маленького мишку, зажав палочку в пальцах.
– Но есть и другое, если захочешь… – При этих словах Люка официант поставил перед Саммер белоснежную тарелку. На ней был шар из темного шоколада – такой же, как и тот, что разбился вдребезги, когда она пришла в кухни. На этот раз перемычки были прочнее, а промежутки между ними шире, чтобы золотое сердце могло выглянуть наружу. Вырваться на свободу. Само же сердце, размером с ее кулачок, лежало в нежно изогнутой колыбельке, сотворенной из сгустка темноты. Слабопромороженный мусс был полностью покрыт золотым листочком, мерцавшим в свете люстр. – Думаю, что я наконец-то сделал его как надо.
Сердце Саммер взорвалось. Она закрыла лицо руками. Медвежонок, о котором она забыла, все еще был у нее в пальцах и теперь прилип к волосам. Люк ловко вытащил его, распутав пряди волос.
– Саммер.
Она разняла руки, оторвав их от лица ровно настолько, чтобы можно было посмотреть на десерт, скрывая лицо от всех остальных в этом зале. Ее нижняя губа неудержимо дрожала.
– Саммер. – Люк наклонился через стол, охватил ее руки своими, которые теперь тоже защищали ее лицо. – Как ты думаешь, что я пытаюсь сделать для тебя?
– Не знаю. Я никогда не… Будто я могу получить любой десерт, какой захочу. Будто все они приготовлены для меня.
– Да, ты можешь их получить, – сказал Люк. – Они и были приготовлены для тебя. Я разработал специальное меню десертов так, чтобы все десерты, за каждым столом, были предназначены для тебя.
«Сердце зимы». Солнечный луч проникает зиме в самое сердце.
– Саммер. Почему от этого тебе хочется плакать?
Она изо всех сил пыталась дышать ровно. Саммер Кори никогда не позволяла себе плакать на людях. И она улыбнулась.
– Потому что… я никогда в жизни не видела ничего столь же прекрасного.
Все такие десерты были для меня недосягаемы, потому что я не была достаточно хороша… И ни один из них не был так чудесен, как эти.
Его лицо запылало. Казалось, энергия распирает его кожу, делая лицо крупнее, и наконец его душа заполнила зал, просачиваясь через трещины в его железном самоконтроле.
– Спасибо, – сказал он сдавленным голосом.
– Как тебе удалось сделать такое для меня?
Он взглянул так, будто не мог ее понять.
– Саммер. Как такое возможно, что ни один мужчина ни разу по-настоящему не баловал тебя?
У нее снова защипало глаза. По ее коже прошла дрожь от желания, чтобы ее баловали и лелеяли. Стараясь скрыть слезы, она взглянула на десерт.
Грудь Люка поднималась и опускалась.
– Саммер, ты его съешь?
Она подняла ложку. Теперь уже всю ее била дрожь. Было страшно дотронуться до десерта, потому что он был изумителен, и Саммер боялась, что никогда больше не увидит ничего подобного. Она указала на верхнюю часть шара с резными перемычками.
– Эта решетка должна закрыться за тем, кто соблазнится и окажется внутри? – прошептала она. – Будет пленен и никогда не сможет выйти?
Воля Люка давила на нее – сильная, едва сдерживаемая воля.
– Пройди насквозь, Саммер. Одним махом. Никаких полумер.
Потребовалась вся ее отвага, чтобы, нажав ложкой, прорезать золото, пройти сквозь него и попасть в нежно-желтый замороженный мусс. И тут выплеснулась тьма! Саммер испытала настоящий шок. Расплавленный темный шоколад фонтаном хлынул в ложку, словно кровь из глубокой раны. Люк коротко застонал, будто это его ударили ножом.
Она посмотрела на него.
– Все в порядке. – Он помахал рукой, чтобы она сосредоточилась на десерте, а сам прижал другую руку к своей груди.
Наконец она поднесла наполненную дрожащую ложку к своему рту. В самую последнюю секунду ее губы, сопротивляясь, попытались сжаться, и десерт размазался на них. Но он попал и в рот. Саммер растаяла. На языке было холодное и сладкое, горячее и расплавленное, упоительное и густое. Люк издал звук, который мог бы означать желание.
Превосходный вкус десерта сломил ее. Сокрушил ее сопротивление, длившееся всю жизнь. С жадностью ребенка она опустила ложку в десерт, съела вторую ложку, третью ложку… А Люк так и не выдернул тарелку из ее рук! Лицо Саммер начало светиться радостью. Он дал ей этот десерт, будто решил, что она достойна всех прекрасных вещей, какие он мог вообразить.
В детстве она наблюдала, как другие смакуют свои сокровища, и представляла себе, что за вкус они ощущают, – но то, что она ощущала сейчас, оказалось гораздо лучше, чем она могла вообразить.
К тому времени, как она закончила есть, его глаза стали совсем темными, а матовая кожа на лице раскраснелась. Когда же она слизнула остатки шоколада с кончика пальца, он судорожно вздохнул.
