– Ну конечно же, приятно вновь встретиться! – с некоторым опозданием воскликнул любезный служащий отеля, протягивая руку.
И тут же Джонатан второй раз за прошедшие двадцать минут обменялся рукопожатиями с Малдером и Моранти, как будто видел их впервые в жизни. Джонатан, правда, сделал это спокойно (да и они тоже), так как начинал понимать, что в этом театре один актер может сыграть несколько ролей в течение одного представления.
Они сели вокруг стола, Моранти смотрел и слушал, словно третейский судья, а говорил главным образом банкир, считая, очевидно, первейшей обязанностью ознакомить Джонатана с массой бесполезной информации.
Акционерный капитал компании на Кюрасао может исчисляться в любой валюте, сказал голландский банкир. Нет никаких ограничений на покупку акций иностранцами.
– Здорово, – сказал Джонатан.
Лэнгборн лениво поднял на него глаза. Моранти не дрогнул. Роупер, рассматривавший старинную лепнину на потолке, слегка ухмыльнулся.
Компания освобождена от любых налогов, сказал банкир. Передача акций не ограничена. Налогом также не облагается.
– Ну, гора с плеч! – с прежним воодушевлением произнес Джонатан.
Мистер Дерек Томас не обязывается законом привлекать внешних наблюдателей, сказал банкир с такой торжественностью, словно эти слова возвели его в высший монашеский сан. Мистер Томас свободен в любой момент перевести компанию под другую юрисдикцию по собственному выбору.
– Это я учту, – сказал Джонатан, и на этот раз, к его удивлению, невозмутимый Моранти расплылся в улыбке и произнес: «В Новую Зеландию», словно решил, что там-то ей самое место.
Часть акционерного капитала необходимо было оплатить, для чего требовались шесть тысяч долларов США, но этот вопрос удалось отрегулировать, продолжал банкир. «Нашему дорогому другу Дереку» остается ради проформы написать свое имя на некоторых документах. Банкир улыбнулся, растянув губы, как эластичную ленту, и показал на черную авторучку, стоявшую пером вниз на деревянной подставке.
– Простите, – сказал Джонатан озабоченно, но с улыбкой. – Я не совсем уловил, что вы сказали. Какой именно вопрос удалось урегулировать?
– К счастью, ваша компания обладает великолепной ликвидностью, Дерек, – совершенно непринужденно сказал голландский банкир.
– А, превосходно. Я не понял. Тогда, может быть, вы позволите мне взглянуть на счета.
Банкир внимательно посмотрел на Джонатана. Почти незаметным поворотом головы он переадресовал вопрос Роуперу, который наконец отвлекся от узоров на потолке.
– Конечно, пусть посмотрит счета. Это же компания Дерека. Боже мой, имя Дерека на бумаге, это его сделка. Пусть посмотрит на счета, если хочет. Почему бы и нет?
Банкир извлек из ящика стола тонкий незапечатанный оранжевый конверт и протянул через стол Джонатану. Тот открыл его и увидел месячный бюллетень, удостоверяющий, что на текущем счете компании «Трейдпатс лимитед» на Кюрасао сто миллионов долларов США.
– Кто-нибудь еще хочет посмотреть? – решил выяснить Роупер.
Моранти поднял руку. Джонатан протянул ему бюллетень. Моранти прочитал и передал Лэнгборну, который скорчил кислую рожу и, не глядя, вернул банкиру.
– Дай ему этот чертов чек и давай закругляться, – бросил Лэнгборн Джонатану через плечо, едва повернув свою светловолосую голову.
Девушка, маячившая сзади с папкой под мышкой, церемонно прошествовала вокруг стола и подошла к Джонатану. Папка из натуральной кожи была украшена кустарным тиснением, выполненным местными мастерами. Внутри находился чек для предъявления в банк на сумму двадцать пять миллионов долларов США, снимаемую со счета компании «Трейдпатс».
– Давай, Дерек, подпиши, – сказал Роупер, забавляясь нерешительностью Джонатана. – Не укусит. Это вроде чаевых.
Все, кроме Лэнгборна, рассмеялись.
Джонатан подписал чек. Девушка вновь спрятала его в папку и аккуратно закрыла ее. Это была метиска, очень красивая, с огромными, вопросительно распахнутыми глазами, изображавшая скромницу.
* * *
Роупер и Джонатан сидели в сторонке, на софе у окна, пока голландский банкир и три адвоката занимались своими делами.
– Гостиница в порядке? – спросил Роупер.
– Нормально, спасибо. Неплохой сервис. Кошмар – жить в гостиницах, когда знаешь всю кухню.
– Мэг – славная штучка.
– Мэг – чудо.
– Темный лес – все эти правовые формальности.
– Боюсь, что так.
– Джед шлет сердечный привет. Дэнс вчера выиграл парусные гонки. Детская регата. Был на седьмом небе, когда вручал приз матери. Хотел, чтобы ты знал.
– Великолепно!
– Он думал, тебя это обрадует.
– Я рад. Это триумф.
– Ну, не трать порох. Сегодня большая ночь.
– Еще одно сборище?
– Можно так назвать.
Оставалась последняя формальность, для нее потребовались магнитофон и шпаргалка речи. Девушка занялась магнитофоном, голландский банкир стал репетировать с Джонатаном.
– Обычным голосом, Дерек, пожалуйста. Я думаю, вот как вы сегодня говорили. Для записи. Будьте так любезны…
Джонатан прочел первые две строки про себя, а потом – вслух: «С вами говорит ваш друг Джордж. Спасибо, что вы не ложитесь спать».
– И еще раз, Дерек. Может быть, вы немного нервничаете. Просто расслабьтесь, пожалуйста.
Он прочитал еще раз.
– Еще один разок, Дерек. По-моему, вы немного напряжены. Может, это большие суммы так вас впечатлили…
Джонатан улыбнулся самой любезной улыбкой. Сегодня он был звездой, а звездам положено проявлять характер.
– Да нет, по-моему, я уже достаточно постарался. Спасибо.
Роупер согласился.
– Пора выключить эту дурацкую штуку! Синьор Моранти, пойдемте. Время хорошенько подкрепиться.
Опять рукопожатия: все друг с другом по очереди, словно добрые друзья под Новый год.
* * *
– Ну и что ты считаешь? – спросил Роупер со своей дельфиньей улыбкой, расположившись в пластмассовом кресле на балконе у Джонатана. – Усвоил? Или все еще не по зубам?
Момент был нервный. Как когда сидишь в засаде с выкрашенным в черный цвет лицом и обмениваешься дружескими любезностями, чтобы выпустить адреналин.
Роупер поставил ноги на балюстраду. Джонатан перегнулся через перила, всматриваясь в темнеющее море. Луны на небе не было. Ровный ветер подстегивал волны. Первые тусклые звездочки прорезывались сквозь темно-синюю тучу. В освещенной гостиной болтали Фриски, Гус и Тэбби. Только Лэнгборн, томно развалившийся на софе и углубившийся в «Прайвэт Ай», казалось, не чувствовал напряжения.
