Дверь за ними закрывается, другая, наоборот, открывается, и они оказываются в самом складе, но не в такой обшитой железом дыре, как трюм «Ломбардии», а в помещении, отделанном с претензией на вкус, с каменным полом, металлическими колоннами в виде пальмовых деревьев и пыльными декоративными абажурами, свисающими с балок. С ближайшей к улице стороны склада – запертые двери гаражей. Джонатан насчитывает десять. У каждого гаража свой замок и номер, и свой отсек для контейнера и крана. А в центре – кубические нагромождения коричневых картонных коробок, у основания которых ждут автопогрузчики, чтобы перевезти их к контейнерам у гаража. Только кое-где можно увидеть открытый товар: например, груду огромных керамических ваз, ожидающих ручной упаковки, пирамиду видеомагнитофонов или бутылки шотландского виски, которые в прежней жизни, возможно, не были украшены столь изысканными этикетками.
Но автопогрузчики, как и остальное, бездействуют: ни сторожей, ни собак, ни ночной смены, работающей на упаковке или моющей полы. Лишь мирный запах мелочной лавки и шарканье их ног по каменным плитам.
* * *
Опять, как на «Ломбардии», протокол диктовал порядок шествия. Фермер шел впереди вместе с Моранти. Матадор и его сын – за ними. Далее Роупер, Лэнгборн и студент, и в хвосте – Фриски и Тэбби с зажатым ими с двух сторон Джонатаном.
И вот, наконец, она.
Их награда, их добыча. Самая громадная кубическая махина, доходящая до потолка и охраняемая кольцом воинственных мальчиков с автоматами. Каждая коробка пронумерована, к каждой приляпана одна и та же цветная наклейка: смеющийся колумбийский малыш, жонглирующий кофейными зернами над огромной соломенной шляпой, образцовый счастливый ребенок третьего мира – с белоснежными зубами, веселым лоснящимся лицом, не одурманенный наркотиками, жизнерадостный, оптимистично смотрящий в будущее. Джонатан быстро подсчитал – слева-направо и вверх-вниз. Две тысячи коробок. Нет, три. Арифметика забывается.
Роупер и Лэнгборн одновременно шагнули вперед. Лицо Роупера оказалось на свету, и Джонатану представился тот высокий и, по первому впечатлению, очень благородный господин, который стоял когда-то под люстрой Майстера, отряхивая с плеч снег и махая ручкой фрейлейн Эберхардт, типичный делец восьмидесятых, хотя на дворе девяностые: «Я Дикки Роупер. Мои ребята заказали здесь несколько комнат. Немало, полагаю…»
Что же изменилось? За прошедшее время, за пройденное расстояние – что изменилось? Волосы чуточку поседели? Дельфинья улыбка стала чуть жестче? Джонатан не видел никаких перемен. Ни одно из характерных движений Роупера, хорошо изученных профессиональным наблюдателем – ни пощелкивание пальцами, ни приглаживание височков, ни глубокомысленное покачивание головой, когда великий человек изображал задумчивость, – не претерпело ни малейших изменений.
– Фейсал, к столу! Сэнди, вытащи коробку, вытащи двадцать, из разных мест! Эй, ребята, все там в порядке, Фриски?
– Я, сэр.
– Куда подевался Моранти? А, вот он. Сеньор Моранти, приступим.
Хозяева стояли группой в стороне. Арабский студент сидел, повернувшись ко всем спиной, и пока занимался тем, что вытаскивал что-то из карманов и раскладывал на столе. Четверо воинственных мальчиков встали у двери. Один поднес к уху радиотелефон. Остальные быстро двинулись к кубической махине, проходя между окружившими ее охранниками, которые продолжали стоять неподвижно, лицами наружу, прижимая автоматы к груди.
Лэнгборн указал на коробку в середине кучи. Два мальчика вытащили ее, плюхнули на землю возле студента и откинули незапломбированную крышку. Студент сунул в коробку руку и извлек прямоугольный пакет, завернутый в холстину и пластик и украшенный тем же счастливым колумбийским ребенком. Положил перед собой на стол и низко наклонился над ним, заслонив своим телом.
Время остановилось. Джонатану вспомнилось, как священник, прежде чем приступить к обряду причастия, сам причащается святых даров, повернувшись спиной к пастве.
Студент нагнулся еще ниже, будто в религиозном экстазе.
Наконец он снова выпрямился и одобрительно кивнул Роуперу.
Лэнгборн выбрал еще одну коробку с другой стороны. В махине произошел сдвиг, но она не развалилась. Проверили таким образом коробок тридцать. Все молчали, за стволы никто не хватался. Мальчики у дверей не двигались. Только шуршали коробки.
Студент взглянул на Роупера и кивнул.
– Сеньор Моранти.
Моранти сделал шажок вперед, но ничего не ответил. Ненависть в его глазах была подобна проклятию. Кого он ненавидел? Белых колонизаторов, которые так долго насиловали его континент? Или себя самого за то, что опустился до такого?
– Думаю, осталось немного. С качеством все в порядке. Посмотрим количество, да?
Под присмотром Лэнгборна боевики поставили на автопогрузчик двадцать наугад взятых коробок и откатили к весам. Лэнгборн посмотрел на освещенное табло, сделал расчет на карманном калькуляторе и показал Роуперу, который, по-видимому, был удовлетворен, так как опять сказал что-то утвердительное Моранти, а тот повернулся на каблуках и вместе с фермером повел процессию обратно в офис.
Но Джонатан успел заметить автопогрузчик, подвозящий товар к первому из двух контейнеров в отсеках восемь и девять.
– Опять схватывает, – сообщил он Тэбби.
– Я тебя убью! – ответил Тэбби.
– Не ты, а я, – добавил Фриски.
* * *
Теперь оставалась бумажная работа, которая, как известно, была единственной обязанностью полномочного председателя фирмы «Трейдпатс лимитед», Кюрасао, выполняемой при содействии его юрисконсульта. Лэнгборн стоял рядом с Джонатаном, договаривающиеся стороны во главе с Моранти – напротив, и так он подписал три документа, которые, как он понял: подтверждали получение пятидесяти тонн первоклассного колумбийского кофе в зернах; заверяли правильность погрузочных и транспортных накладных и таможенных деклараций на ту же партию кофе, отправляемую на борту «Горацио Энрикеса», в настоящий момент зафрахтованного компанией «Трейдпатс лимитед», из свободной зоны Колон в Гданьск, Польша, в контейнерах номер 179 и 180; и предписывали капитану «Ломбардии», стоящей на приколе в Панама-сити, принять новый колумбийский экипаж и без промедления следовать в порт Буэнавентура на западном побережье Колумбии.
Подписав все, что нужно, требуемое число раз в требуемом числе мест, Джонатан с легким стуком положил ручку и посмотрел на Роупера, как бы говоря: «Вот так».
Но Роупер, недавно еще столь обходительный, сделал вид, что не замечает его, и, когда они возвращались к машинам, обогнал всех, будто думая о главном деле, которое впереди, в то время как Джонатан действительно о нем думал, пребывая в таком состоянии готовности, какого прежде не знал.
Сидя между двумя стражами и глядя на проплывавшие мимо огни, он упивался своим хитрым замыслом, как вновь открывшимся талантом. У него были деньги Тэбби – сто четырнадцать долларов. У него было два конверта, которые он заготовил в туалете. А в голове были номера контейнеров, номера накладных и даже номер кубической махины, ибо над ней, как в кадетской школе над крикетным полем, висела замызганная черная дощечка: партия номер 54 на складе под знаком «Орел».
