Но этот как с неба упал. Миссис Трезевэй собралась было вывесить на двери табличку «Закрыто», но вид незнакомца остановил ее. К тому же ботинки, точно такие же, как у Тима, – начищенные до блеска и тщательно вытертые о половик у входа. От мотоциклиста этого никак нельзя было ожидать.
Итак, миссис Трезевэй вернулась к подсчетам, пока он ходил между полками, даже и не подумав взять специальную корзинку, как, впрочем, всякий мужчина, будь он хоть Пол Ньюман, хоть последнее ничтожество: зайдет за лезвиями для бритья, а выйдет с охапкой покупок, но ни за что не возьмет корзинку. А двигается так тихо, почти бесшумно, словно ничего не весит! Можно ли сказать о мотоциклистах, что они, как правило, тихони?
– Вы приехали из центра, голубчик? – не удержалась миссис Трезевэй.
– О да, боюсь, что так.
– Не надо бояться, дружок. Здесь очень много милых людей, приехавших из центра, и, полагаю, не меньше таких, кому лучше бы туда убраться. – Ответа не последовало. Печенье его занимало больше. А руки, заметила миссис Трезевэй, когда он стянул перчатки, были тщательно ухожены, это точно. Ей всегда нравились холеные руки. – Откуда вы к нам? Из какого милого местечка?
– На самом деле, ниоткуда, – ответил приезжий вызывающе, снимая с полки два пакетика со средством, улучшающим пищеварение, и упаковку крекеров. Он так внимательно их разглядывал, словно видел впервые в жизни.
– Но вы не можете быть На Самом Деле Ниоткуда, моя ласточка. – Миссис Трезевэй провожала двигающегося вдоль стеллажей нахала суровым взглядом. – Ясно, что не из Корнуолла, но не с луны же свалились? Откуда все-таки?
Местные жители настораживались, заслышав в голосе миссис Трезевэй жесткие нотки, а Джонатан только улыбнулся.
– Я жил за границей, – сказал он насмешливо. – Вернулся домой после долгой разлуки.
И голос, продолжала миссис Трезевэй наблюдать, что ботинки, что руки: чист как стеклышко.
– За какой границей, моя птичка? – настаивала она. – Границ ведь много, даже в наших краях. Мы здесь не так примитивны, как многие, может быть, думают.
Но ей так ничего и не удалось добиться, как потом признавалась миссис Трезевэй. Приезжий продолжал улыбаться, нагружаясь чаем, тунцом и овсяными лепешками с ловкостью фокусника, и каждый раз, когда она задавала очередной вопрос, ставил ее на место.
– Я купил коттедж в Ланионе, – объяснил он.
– Что означает, дорогуша, вы сваляли дурака, – с достоинством отозвалась Рут Трезевэй. – Потому что только сумасшедший захочет поселиться в Ланионе, чтобы день и ночь сидеть на этой скале.
И эта его отрешенность, говорила она впоследствии. Конечно, потому что моряк. Теперь-то мы знаем, пусть оно и было не к добру. И эта застывшая улыбочка, когда он изучал надписи на банках с консервированными фруктами, словно заучивал их наизусть. Неуловимый – вот он какой. Как мыло в ванне. Кажется, нащупали его, но в тот же миг оно проскальзывает между пальцами. Что-то такое в нем было – это все, что она могла сказать.
– Хорошо, но у вас ведь должно быть какое-то имя, если уж вы решили здесь пожить? – Возмущение в голосе миссис Трезевэй соседствовало с отчаянием. – Или имя вы оставили за этой своей границей?
– Линден, – сказал он, вынимая деньги. – Джек Линден. Через «и» и через «е», – добавил он в пояснение. – Не спутайте с Линдон через «о».
Она запомнила, как приезжий тщательно приторачивал груз к мотоциклу, часть с одной стороны, часть – с другой. Словно суденышко загружал, следя за тем, чтобы в трюме все разместилось равномерно. Затем завел мотоцикл и поднял руку, прощаясь.
«Стало быть, Линден, из Ланиона», – повторила она, наблюдая, как он, доехав до перекрестка, ловко свернул налево. На Самом Деле Ниоткуда.
– У меня был некто Линден из Ланиона через «и» и через «е», – поведала она Мэрилин, поднявшись к ней по лестнице. – И у него мотоцикл огромный, как жеребец.
– Женат, наверное, – ответила Мэрилин, у которой была дочурка. Об отце малышки в доме Трезевэй знать ничего не хотели.
Так Джонатан с того самого дня и до получения ошарашивающих известий был Линденом из Ланиона, одним из бездомных англичан, которые, пытаясь сбежать от себя и от своих тайн, словно по инерции катятся все дальше и дальше к западному концу полуострова.
Прочая информация о новоприбывшем собиралась по крупицам с тем почти сверхъестественным хитроумием, без которого не сплести ни одной сети. Насколько Линден богат, например, судили по тому, как он расплачивался наличными, складывая новехонькие пятерки и десятки, словно в карточную колоду, на морозильник миссис Рут – понятно вам теперь, откуда все это? – разумеется, он за все платил только наличными!
– Скажите, миссис Трезевэй, когда остановиться, – говорил Линден, продолжая метать банкноты.
Страшно было даже подумать, что это не его деньги. Да ладно, деньги ведь не пахнут, как кто-то сказал.
– Но это не мое дело, – протестовала она, – а ваше. Я могу взять все, что у вас есть, и еще прихватить. – В провинции шутки удаются, когда их повторяют без конца.
А как он болтал на всех мыслимых иностранных языках! На немецком по крайней мере. Потому что когда у Доры Харрис остановилась больная немка-путешественница, Джек Линден узнал о ней и приехал в Каунт-хауз и разговаривал с туристкой, пока миссис Харрис для приличия сидела рядышком на кровати. И когда прибыл доктор Мэддерн, Линден переводил ему с немецкого все симптомы, подчас очень интимные, рассказывала Дора, но все равно Джек Линден в словах не путался. А доктор Мэддерн сказал ей, что надо специально учиться, чтобы знать все эти слова, тем более по-немецки.
А как он лазил по скалам и утесам спозаранку! И что ему не спалось-то? Вот Пит Хоскин с братом, когда они на рассвете поднимали свои верши у Ланион-Хед, каждый раз видели, как он скачет, будто козел, со скалы на скалу, с рюкзаком за плечами: и черт его знает, что у него в рюкзаке таилось в такой-то час! Наркотики, пожалуй. А что же еще? Теперь-то мы знаем.
А как он вспахивал целые луговины между утесами, орудуя киркой, будто земля, которая его родила, в чем-то виновата: этот парень мог бы каждый день честно трудиться, никому не пуская пыль в глаза. Он говорил, овощи выращивает, а никогда не оставался подолгу, чтобы поесть их.
И всегда сам себе готовил, прибавляла Дора Харрис, и, судя по запахам, все такие деликатесы, что если юго-западный ветер не очень наяривал, у нее текли слюнки, а ведь тут – целых полмили, да и у Пита с братом, когда они в море выходили, тоже под ложечкой сосало.
А как он был ласков с Мэрилин Трезевэй, или, вернее, она с ним была ласкова – ну да, конечно, Линден со всеми был ласков, но Мэрилин три зимы не улыбалась, пока Джек Линден ее не распотешил.
И еще, два раза в неделю он привозил старой Бесси Джейго на мотоцикле все, что той было нужно, из лавки миссис Рут – ведь Бесси живет поблизости от Ланион-Лэйн. А как аккуратно расставлял у нее все по полкам и никогда не сваливал банки и свертки кучей на столе, чтобы она потом сама разбирала. И болтал с ней, да все о своем коттедже, где укрепил крышу и вставил новые оконные переплеты, и проложил новую дорожку к парадному входу.
