Жуан-Батиста нажал еще какую-то кнопку.
Байле-фанк
[8]
сотряс внедорожник.
– Я говорю: за эту кучу дерьма? – «Найк» перекрикивал ритм, под который принято трясти ягодицами.
Соза очередной раз резко развернулся, не щадя шин. Оранжевые флажки полицейских машин сбились в стаю, одно за другим отрезая направления к потенциальному побегу. Впервые Марселина поверила, что может снять на этом материале передачу. Она выключила двустороннюю связь.
– Куда мы едем?
– Может, в Росинью
[9]
или через лес Тижука
[10]
на Эстрада
[11]
Дона Касторина.
Внедорожник скользнул через очередной перекресток, от него шарахнулись мойщики машин с ведрами и скребками, а еще жонглеры, чьи мячики каскадом попадали к их ногам.
– Нет, все-таки Росинья.
– Есть что-нибудь годное? – спросила Марселина.
Жуан-Батиста покачал головой. Ей никогда не попадались разговорчивые звукооператоры, даже если это были женщины.
– Эй-эй-эй! Можешь сделать музыку чуть потише.
Звуки «байле» в исполнении диджея Фуракана достигли приемлемого уровня, и Жуан-Батиста поднял палец вверх.
– Как тебя зовут?
– Ага, так я тебе и сказал, когда еду в краденой тачке, а половина полиции Зона-Сул висит у меня на хвосте! Это ловушка.
– Ну надо же как-то к тебе обращаться, – умасливала его Марселина.
– Ладно, Четвертый канал, можешь называть меня Качок
[12]
, а это Америка, – водитель махнул рукой в сторону соседа. – И О’Клону. – Парень с кустиком волос на груди приблизил губы к мини-камере, встроенной в подголовник водительского сиденья, как в классическом клипе на MTV.
– Это будет типа автобуса 174?
[13]
– спросил он.
– А ты хочешь закончить как парень в автобусе 174? – пробормотал Соза. – Если они попытаются прорваться в Росинью, то автобус 174 будет на их фоне детским утренником.
– И я стану звездой? – поинтересовался О’Клону, все еще целуя камеру.
– Ты будешь на обложке журнала «Контигу». У нас там свои люди. Можем устроить.
– А можно встретиться с Жизель Бундхен?
– Мы организуем тебе съемку с Жизель Бундхен, всем вам, вместе с машиной. Звезды «Побега» и их тачки.
– А мне нравится Ана Беатриз Баррош! – подал голос Америка.
– Слышите? Жизель Бундхен! – О’Клону просунул голову между сидений и прокричал на ухо Качку.
– Парень, не будет вам никакой Жизель Бундхен и Аны Беатриз Баррош, – сказал Качок. – Это ж телевизионщики, они наобещают золотые горы, лишь бы рейтинги были. Эй, Четвертый канал, а что случится, если нас поймают? Мы ж не просились к вам на шоу.
– Но машину-то вы угнали.
– Вы хотели, чтобы мы угнали эту тачку. Оставили дверь открытой и ключ в замке зажигания.
– Этика – дело хорошее, – сказал Жуан-Батиста, – но на реалити-шоу с ней проблемы.
Сирены звучали со всех сторон, приближались, синхронизировались. Полицейские машины пулей пролетели по обе стороны – порыв ветра, размытый звук и мерцающий свет. Марселина почувствовала, как сердце глухо колотится в груди, это был момент красоты, когда все срослось – все идеально, доведено до автоматизма, божественно. Соза переключился на верхнюю передачу, пролетая мимо закрытой стройки, где росла новая стена фавелы.
– И это не Росинья, – сообщил Соза, миновав цепочку железнодорожных цистерн. – А что там дальше? Может, Вила Каноас
[14]
. Ни хрена себе!
Марселина оторвалась от монитора, над которым она уже планировала монтаж своего шоу. Что-то странное прозвучало в голосе Созы.
– Ты пугаешь меня, парень.
– Они только что развернулись на сто восемьдесят градусов.
– И где они?
– Едут прямо на нас.
– Эй, Четвертый канал, – Качок широко улыбался в камеру на солнцезащитном козырьке. Он был очень хорош, с крупными белыми зубами. – Какая-то неувязочка в твоем формате. Понимаешь, мне нет резона рисковать своей свободой ради подержанного говенного «мерса». С другой стороны, ради чего-нибудь с ценником повыше…
«Мерседес» скользил по центральной полосе, теряя по пути элементы тюнинга. Соза ударил по тормозам. Внедорожник остановился почти вплотную к «мерседесу». Качок, Америка и О’Клону уже выскочили, держа пушки параллельно земле боковым хватом, который вошел в моду после фильма «Город Бога»
[15]
.
– Выходим, выходим, выходим, – Марселина и члены съемочной группы вывалили на дорогу в потоке сигналивших машин.
– Мне нужен жесткий диск. Без него у меня не получится шоу. Оставьте хотя бы его.
Америка уже сидел за рулем.
– Классно, – заявил он.
– Ладно уж, бери, – сказал Качок, протягивая Марселине монитор и терабайтовый диск.
– Знаешь, у тебя волосы типа как у Жизель Бундхен, – крикнул О’Клону с заднего сиденья. – Только более волнистые, да и сама ты помельче.
Мотор взвизгнул, шины задымились. Америка на ручном тормозе объехал на внедорожнике Марселину и рванул на запад. Через пару секунд промелькнули полицейские машины.
– Вот это, – сказал Жуан-Батиста, – я и называю крутым телешоу.
* * *
Черная Птичка курила в монтажной. Марселина ненавидела это. Она ненавидела почти все в Черной Птичке: ее одежду родом из 50-х, которую та носила неглаженой наперекор трендам и моде (не существует моды без персонального стиля, querida
[16]
) и при этом выглядела потрясающе, начиная с настоящих нейлоновых чулок – никаких колготок, от них очень-очень сильная молочница – и заканчивая пиджаком от Коко Шанель. Если бы она могла носить черные очки и головной платок в монтажной, то носила бы. Марселина ненавидела женщину, которая так уверенно и безошибочно жила по своим собственным правилам. Ее бесило, что Черная Птичка сидела исключительно на импортной водке и сигаретах «Голливуд», в жизни не сделала ни одного упражнения, но даже после целой ночи работы в монтажной излучала шарм Грейс Келли и не поглощала литрами сладкую гуарану
[17]
. Но больше всего бесило то, что Черная Птичка, несмотря на намеренный ретростиль, окончила медиашколу на год раньше Марселины и теперь была ее старшим выпускающим редактором. На пятничных коктейлях в кафе «Барбоза» Марселина регулярно утомляла аналитиков и продюсеров неустанными рассказами обо всех трюках и извращениях, к которым прибегла Черная Птичка, чтобы возглавить отдел развлекательных передач на Четвертом канале, коллеги уже могли цитировать историю Хоффман, как литургию. «Она не знала, что микрофон все еще включен, и операторы услышали, как она говорит… (хором) Трахни меня так, чтоб я лопнула…»
