– Во Франции курение в церкви сочли бы ужасным грехом.
– Не вижу ничего дурного. – Иезуит встал, прислонившись к кафедре – головокружительной конструкции, которая была прицеплена к алтарной части храма, словно гнездо какой-то лесной птицы, а от нарисованных на ней ангелочков и аллегорических фигур рябило в глазах. – Мы чтим крест нашими сердцами и умами, а не вдохами и выдохами. И разве мы не пьем вина в самом святом из святых мест?
Зной Рио-Негру, казалось, задержался в церкви. Фалькону изнывал от жары, был подавлен и напуган. Ему уже дважды довелось видеть ярость священника.
– Ваше отсутствие заметили на ужине.
– Мне предстоит закончить набор упражнений, прежде чем я продолжу свою миссию.
– Я так им и сказал.
– Они упомянули о сегодняшнем нападении?
– Нет.
– Странно, что в таком маленьком городке, как Сан-Жозе, братьям нечего сказать о нападении на приезжего адмонитора. – Квинн изучил тлеющий уголек сигары и аккуратно затушил ее о выложенный плиткой пол. – Что-то неправедное так сильно здесь укоренилось, что, боюсь, не в моей власти уничтожить его.
– «Уничтожить». Слишком воинственное слово для истово верующего.
– Я состою в военном ордене. Вы знаете, почему меня выбрали адмонитором в Коимбре?
– Из-за вашей способности к языкам. И потому, что, простите, вы убили человека.
Квинн хохотнул, и смех с этим его необычным акцентом казался каким-то сплющенным и уродливым.
– Полагаю, несложно догадаться. А вы можете догадаться, как именно я убил того человека?
– Ну, очевидным предположением будет – в пылу искупления грехов.
– Да, это очевидное предположение. Но нет, я убил человека высокой оловянной кружкой. Я ударил его по виску, а потом, воспользовавшись его беспомощностью, сел сверху и выколотил из него дух все той же кружкой, более того, избил так, что даже хозяин не смог его опознать. Вы знаете, кто был тот человек?
Фалькон почувствовал, как у него чешется череп под париком.
– С ваших слов, получается, что слуга. Ваш личный?
– Нет, это был раб из таверны в Порту. Бразильский раб, вернее сказать, индеец. Судя по речи, индеец тупи. Владелец сколотил состояние в колонии и вернулся с семьей и рабами в Португалию. Тот раб даже особо ничего не сказал мне – просто сообщил, что ему велели больше мне не наливать. И я перед всеми своими друзьями, пьяницами и драчунами, схватил пустую пивную кружку и ударил его. Сможете ли вы теперь догадаться, зачем я посвятил себя иезуитскому ордену?
– Разумеется, раскаяние и покаяние, причем не только за убийство – не будем спорить, это было именно убийство, – но и потому, что вы принадлежали к высшему классу, который может убивать безнаказанно.
– Да, именно так, но вы упустили самое главное. Я уже сказал, что состою в военном ордене: дисциплина, мой друг, дисциплина. Когда я убил того раба – я тоже буду называть вещи своими именами – знаете, что я испытал? Радость. Такую радость, какой не испытывал ни до, ни после. Когда я причащаюсь или сам совершаю таинство, когда молюсь в одиночестве и знаю, что со мной дух Христов, или когда музыка трогает меня до слез – все это даже близко не сравнится с тем, что я ощутил, когда взял в руки чью-то жизнь и вырвал ее с корнем. Ничто, Фалькон, ничто с этим не сравнится. Когда я участвовал в дуэлях, то мог прикоснуться лишь к краю этого переживания. Это ужасная и прекрасная радость, Фалькон, и от нее очень сложно отказаться.
– Я видел, – промямлил Фалькон слабым голосом. Как жарко – он не мог дышать, и пот катился по затылку. Француз снял парик и нервно сжал его в руке, как поклонник сжимает букетик цветов.
– Вы ничего не видели, – сказал Квинн. – Ничего не понимаете. И никогда не сможете. Я просил самое сложное задание. Господь выполнил мое желание, но миссия оказалась куда масштабнее и тяжелее, чем мог представить отец Джеймс или кто-то другой в Коимбре. Двенадцать лет назад сюда, на берег этой реки, приехал член нашего ордена, отец Диегу Гонсалвеш. Его трудам могли бы позавидовать сами апостолы, он завоевывал для Христа и умиротворял целые народы, две сотни лье вверх по Риу-Бранку, алдеи и редукции, ставшие сияющими маяками того, что вообще можно достичь на этой дикой земле. Мир, изобилие, обучение, правильное понимание Господа и его церкви – каждый здесь умел петь, читать и писать. Епископальные проверяющие описывали красоту и блеск этих поселений: великолепные церкви, умелые рабочие, которые трудятся свободно, а не по принуждению или в рабстве. Я читал эти письма на корабле из Салвадора в Белен. Отец Диегу обратился к настоятелю с просьбой разрешить установить печатный станок: он был мечтателем, истинным пророком. К своему прошению он приложил рисунки образовательного центра, нового города в верховьях Риу-Бранку – нового Иерусалима, как он назвал его, университета в лесу. Я видел рисунки в библиотеке Коллегии в Салвадоре, они греховно величественны, безумны по размаху – целый город на Амазонке. Разумеется, ему отказали.
– Колониальная политика Португалии весьма прозрачна. Бразилия – это торговый придаток, не более того. Продолжайте, пожалуйста.
– А на этом все. Отец Диегу Гонсалвеш отплыл семь лет назад из этого форта в леса за Риу-Бранку. Энтрадас и выжившие из потерянных бандейрас рассказывали о чудовищных конструкциях, о том, что целые народы порабощены и задействованы на работах. Империя внутри империи, прорубленная в сердце джунглей. Смерть и кровь. Когда один за другим отсюда не вернулись три ревизора, призванные подтвердить подлинность этих слухов, Орден попросил направить сюда адмонитора.
– Ваша миссия – отыскать отца Диегу Гонсалвеша.
– И призвать вернуться к дисциплине Ордена, любыми способами.
– Боюсь, я понял смысл ваших слов слишком хорошо, святой отец.
– Я могу убить его, если потребуется. Вы об этом? По одним только слухам он стал опасен для Ордена. Наше присутствие в Бразилии шатко как никогда.
– Убить брата-священника!
– Мой собственный Орден сделал меня лицемером, но я подчиняюсь ему, как должно подчиняться любому солдату.
Фалькон вытер пот с шеи рукавом блузы. Запах несвежего фимиама бил в ноздри. У француза чесались глаза.
– А те люди, что на нас напали… вы думаете, их послал отец Диегу?
– Нет, я думаю, их нанял тот самый святой отец, с которым вы так приятно поужинали. Он, конечно, слишком лоснящийся и откормленный, чтобы быть сносным интриганом, наш брат Брага. Я задал ему пару вопросов после мессы: он врет хорошо и по привычке. Богатство кармелитов всегда основывалось на красном золоте, полагаю, что их присутствие здесь терпят исключительно потому, что они обеспечивают бесперебойный поток рабов на плантации.
– Вы считаете, что он может быть ответственным за разрушение того плавучего города?
– Даже кармелиты пока настолько не скомпрометированы. Но мне здесь находиться небезопасно, вы, мой друг, хоть как-то защищены, поскольку выполняете миссию для короны. Я же всего лишь священник, а в этих широтах священники всегда были разменной монетой. Мы уезжаем утром, но я не вернусь в коллегию сегодня вечером.
