Эдсон проснулся, один глаз открыт, смотрит.
– Привет.
– Привет. Я приготовил завтрак.
1–2 октября 1732 года
– Какой замечательный проект и такой оригинальный. Да-да, я так и вижу применение этому приспособлению в моей работе. – Отец Диегу Гонсалвеш повернул рычаг Механизма Управления, наблюдая, как после щелчка цепочка карт подается в устройство, и ремни ходят вверх-вниз. – Упраздняется тяжелая работа, а просто механическая изменяется. Люди освобождаются от колеса.
– Или попадают в еще более изощренное рабство. – Через изящную резную деревянную решетку Квинн смотрел на реку. Личные покои отца Гонсалвеша расположены в задней части плавучей базилики, достаточно высоко, чтобы сюда доходило свежее дыхание реки. Но не сегодня – сегодня только удушающая жара и далекий рык грома. Квинн прижал голову к защитному экрану. – Кто-то должен-таки тащить на своем горбу это колесо, кто-то должен пробивать отверстия в перфокартах, а еще кто-то должен писать последовательность этих отверстий.
Квинн наблюдал, как маленький мальчик, присев в хвостовой части, направляет свое легкое, как листик, суденышко между большими каноэ из свиты отца Диегу. Младшая сестра мальчика, крошечное круглолицее создание, безвольно сидела в средней части лодчонки, прижав руку ко рту. Уже три дня Квинн наблюдал за тем, как мальчик плывет из черной воды Риу-Негру в белую Риу-Бранку, кормит малышку лепешками из маниоки, которые осторожно достает из свертков, сделанных из широких листьев. Снова тихое щелканье адской машины.
– Ох, это сама простота, отец Квинн: промышленный двигатель будет присоединен к шлюзу или даже ветряной мельнице. А самый первый двигатель, который вы построите, послужит моделью для всех последующих. Но ваше третье замечание поднимает любопытный философский вопрос: можно ли сконструировать двигатель, который пишет последовательность для другого, то есть логически для самого себя?
Гром гремел все ближе, словно бы его вызвал треск Механизма Управления. Вселенной правит ряд чисел, бегущих, словно перфокарты, через ткацкий станок Господа. Льюис хотел тайком уничтожить механизм, утопить в реке, но доставил его прямо в руки своего врага.
Носса Сеньора да Варзеа, Богоматерь Затопленного Леса – так называлась зеленая святая на знамени, которая была патроном этого здания, и эта святая не входила в знакомую Квинну агиографию. Только увидев невысокую стройную фигуру на черных ступенях лестницы в базилике, иезуит понял, что при каждом ударе весла мысленно рисовал образ отца Диегу Гонсалвеша грубым мелом догадок, делал набросок, наподобие разведывательных карт доктора Фалькона. Когда они по-братски облобызались, Квинн осознал, что линии эскиза стерлись полностью, осталось лишь одно: Диегу Гонсалвеш, которого он вообразил, не имел ни малейшего сходства с этим подпрыгивающим, энергичным почти по-мальчишески человеком. «Этого брата я должен вернуть к дисциплине Ордена, – подумал Льюис. – Открой свои глаза, уши, все свои чувства, как ты сделал в Салвадоре, увидь то, что должно».
– Вы знаете, кто я?
Отец Диегу улыбнулся:
– Вы – адмонитор, отправленный настоятелем де Магальяйншем из коллегии Салвадора в Баиа.
Значит, быть поединку.
– Если бы новости путешествовали вниз по реке так же быстро, как вверх! Попросите, пожалуйста, ваших людей прекратить это немедленно.
Индейцы-матросы, обнаженные, с геометрическими узорами черного цвета, нарисованными соком женипапу на лицах, торсах и бедрах, и в повязках из перьев на предплечьях и икрах, выгружали мешки и баулы Квинна из пироги. Земба наблюдал за происходящим с подозрением, схватившись за весло обеими руками, готовый отразить любой удар.
– Прошу извинить меня, брат, я думал, что вы воспользуетесь моим гостеприимством.
Португальский отца Диегу был безукоризненным, однако Квинн расслышал долгие гласные, свойственные баскам.
– Если вам известно мое задание, то вы определенно должны понимать, что я не могу себя скомпрометировать. Я буду спать в пироге со своими людьми.
– Как пожелаете. – Отец Диегу отдал приказы. Квинн расслышал много заимствований из языка тупи. – Но можем мы, по крайней мере, разделить причастие?
– Мне было бы интересно взглянуть, соответствует ли внутреннее убранство вашей… э-э-э… миссии ее внешнему облику.
– Вы увидите, что Носса Сеньора да Варзеа – подлинное свидетельство славы Божьей во всех ее проявлениях. – Гонсалвеш на мгновение замер на лестнице. – Отец Квинн, надеюсь, вы не обидитесь, но до нас также довольно быстро дошла весть, что вы прекрасно владеете шпагой.
– Я учился у Жезуса Португальского из Лиона, – Квинн был не в настроении для ложной скромности.
– Моим учителем был Монтойя из Толедо, – сказал отец Диегу с легкой улыбкой и сдержанно кивнул. – Наш поединок стал бы замечательным упражнением.
Когда Квинн прошел под девизом их Ордена в базилику, его тут же резко остановила темнота. Свет падал через окна под потолком, преломляясь сквозь резную решетку и падая пятнами на экстравагантные раскрашенные барельефы. Где-то вдалеке поблескивал огонь на алтаре – красноватый Марс среди рассеянных созвездий свечей, поставленных с мольбой к Господу. Здесь мог справиться лишь орган более интимный, чем ненадежный глаз. Льюис сделал глубокий вдох, почувствовал, как расширяется обоняние. Нагревшееся на солнце дерево, прогорклое зловоние дымящегося пальмового масла, знакомые и чужие ароматы зелени, трав и листвы. Квинн вздрогнул, пораженный внезапным всепоглощающим запахом растительности: зеленой гнили и тенистого подлеска. Следом в дело вступило чувство пространства и геометрии. Он ощущал большие массы тяжелого дерева над головой, декорированные контрфорсы и выпуклые орнаменты, паутину свода, похожего на побеги фигового дерева, галереи и хоры. Сверху на него взирали фигуры. Напоследок за остальными чувствами последовали глаза. Роскошь, которую мастера продемонстрировали в убранстве базилики, переходила в религиозный экстаз. Неф был масштабным изображением Страшного суда. Судия Христос занимал всю крестную перегородку, отделяющую клирос от нефа: изнуренный распятый Мессия, его кости выступали, а голова была отброшена назад в агонии от шипов длиной с руку Квинна. Раскинутые руки Христа судили живых и мертвых, а кончики пальцев превращались в завитки и переплетения цветущих лоз, которые тянулись вдоль боковых панелей. Одесную собрались радостные, невинные и обнаженные индейцы, искупившие грехи. Их руки были сложены в благодарственной мольбе, они купались в лепестках, дождем льющихся из пальцев Христа. Ошуюю Христа обреченные мученики среди колючих лиан, обратив лица наверх, просили о невозможной передышке. Демоны прятались среди вьющихся стеблей. Квинн узнал лесных чудовищ: обманчивый дух курупира, бог охоты тупи верхом на кабане, одноногий черный карлик в красном фригийском колпаке, который курил трубку. Отец Гонсалвеш стоял рядом с Квинном и ждал его ответа. Когда ничего не последовало, он тихо спросил:
– Что про меня думают в Салвадоре?
