Представители четырех земель напоминали Санхедрин времен Иерусалимского Храма. Они обладали юрисдикцией над всеми евреями королевства Польши с правом издавать запретительные и предписывающие решения и устанавливать наказания по своему усмотрению. Каждое трудное судебное дело представлялось на их рассмотрение.
Правовые постановления писались на иврите, тогда как объявления составлялись на идише для чтения во всех синагогах. Те и другие записывались в специальных книгах, пинкес (от греческого pinax, названия восковых табличек для записей). Такова, например, запись от 1671 года, приведенная в «Jewish Encyclopedia»:
Ваад четырех земель сообщает, что произошла жестокая ссора, которая почти разрушила весь округ [Хелма] и – да не допустит Бог – могла повредить всем остаткам Израиля и привести к гибели тысяч. Совет четырех земель принял на себя наказание тех, кто начал ссору и затем участвовал в ней, чьи имена, из уважения к их положению, не упоминаются. <…> Настоящим Совет четырех земель требует от руководителей общин и округов привлечь к ответствености любое лицо, плетущее козни и действующее оскорбительно, и наказать их запретом, штрафами или тюремным заключением. <…> Эти лица никогда не должны назначаться ни на какие должности ни в какой общине или округе.
Поляки называли Ваад четырех земель Еврейским конгрессом (Congressus Judaicus). Он был официально признан в 1533 году королем Сигизмундом, характеризовавшим одно из его решений по частному вопросу как решение «высшего суда для евреев», тем самым неявно признав идишских евреев не только как отдельное сословие, но и как полунезависимую нацию. Даже вне Польши евреи, например некоторые общины в Германии, частично признавали его авторитет.
Конечно, как и сами кагалы, посылавшие в Ваад земель своих представителей, это был далеко не демократический институт. Самоназначенная олигархия, руководившая общинами, управляла и самим советом. Чтобы в выборах участвовали только надежные люди, не более одного процента польско-литовских евреев имели право голоса. Где бы ни возникали споры между рядовыми членами общины и ее руководителями, решения совета были однозначны. Всегда презирая «толпу на улицах и рынках, легкомысленно относящуюся к мнению лучших людей», Ваад издавал суровые постановления против тех, кто обвинялся в бунтарстве и презрении; долгом каждого руководителя общины было сдерживать этих нарушителей путем самых строгих наказаний, «вплоть до врат смерти».
В еврейском трактире
Итак, несмотря на взлеты и падения, несмотря на угрозу энергичного противодействия со стороны как религиозных, так и коммерческих соперников, автономная говорящая на идише цивилизация выкристаллизовалась внутри христианского славянского общества. В начале XV века конгрегация укрепленной синагоги Стшегома из своего маленького городка могла наблюдать весь славянский мир, по которому расселились подобные ей общины, – на всем пути от Праги на северо-запад до Кракова и Пшемысля, на юго-восток до Киева, на северо-восток до Гродно и Вильно. Ожидания больших возможностей для евреев на новых территориях вполне оправдались, народ процветал и умножался. Во многих местах, особенно в больших городах, таких, как Прага, Краков, Гродно и Киев, говорящее на идише сообщество теперь составляло значительную часть населения, владело землей, домами, синагогами и кладбищами.
К 1400 году еврейский квартал Вильно занимал пятую часть территории города. В Плоцке на северо-западе от Варшавы таможенные списки упоминают около 30 еврейских купцов, включая импортеров текстиля, металлической посуды, благовоний и специй, экспортеров зерна, скота, кож и леса, торговавших в таких отдаленных местах, как Бреслау, Лейпциг и даже Нюрнберг. Среди ремесленников упоминаются ткачи, стекольщики, пекари. Спустя некоторое время в списке доходов от евреев, платящих налоги, упоминаются владельцы полей вокруг города и владельцы стад овец и крупного рогатого скота. В 1561 году парнасом общины Плоцка был врач Иосиф.
Итак, житель Стшегома, который бы вышел из города на старую исхоженную дорогу, ведущую в Бреслау – местонахождение управляющего провинцией, пересек реку Одер возле большого рынка скота в Оппельне, миновал многочисленные пивоварни в Глейвице и достиг польской столицы Кракова, везде нашел бы подтверждение роста и процветания еврейских общин.
Представим себе ночевку в трактире, подобном огромной таверне, сохранившейся в замечательном этнографическом музее под открытым небом в Саноке на юго-востоке Польши: колоссальная постройка из дерева, дранка на крыше, боковины из длинных досок, покрывающие гигантскую бревенчатую раму величиной с самолетный ангар. В центре бар; с одной стороны – апартаменты хозяев трактира; с другой – около шести или восьми комнат для гостей; с задней стороны – огромное помещение для экипажей, где груженые телеги и кареты содержались в течение ночи за крепко зарешеченными дверями под защитой вооруженных охранников. Под остроконечной крышей находился верхний этаж, куда можно было добраться только по наружной лестнице, предназначенный для хранения горючего, корма для скота и других припасов.
Такие трактиры почти всегда содержали евреи. Дороги через границы в Центральной и Восточной Европе с конца первого тысячелетия стали более проторенными. К этому времени еврейские путешественники были уже не беженцами, а дипломатами, купцами, учеными и коммерсантами, совершавшими регулярные поездки между столицами и ярмарками, путешествовавшими без кухонной и другой домашней утвари. В ответ на их потребности многие трактиры, находившиеся вдоль дорог на значительных расстояниях друг от друга, установили расположенные рядом закрытые «еврейские шкафы», в которых соблюдавшие религиозные обычаи торговцы могли держать свои собственные запасы, а также ритуально чистую посуду, безопасно хранившуюся до следующего их приезда. В те феодальные времена у большинства людей не имелось ни причин, ни разрешения покидать свои дома, во всяком случае риск отправиться в путешествие мог оказаться фатальным, поэтому те, у кого не было серьезной надобности ездить, этого не делали. Но для некоторых видов деятельности этот риск был необходим, и путешественники-евреи составляли значительную долю среди тех, кто мог среди ночи постучаться в дверь в поисках ночлега. Поэтому существовала потребность в организованной предприимчивыми людьми сети трактиров, которые, разумеется, не могли ограничиться лишь еврейской клиентурой.
Виноделие с древних времен было важной сферой занятий евреев, поскольку кошерное вино было необходимо для религиозных обрядов и домашних церемоний. Величайший из талмудических ученых, раввин Шломо бен Ицхак (Раши) из французского города Труа зарабатывал на жизнь, делая вино, как он писал в своем респонсе № 159, чтобы продавать его «неевреям из своей бочки».
Знакомство с технологией ферментации привело евреев, которые населяли земли с исключающим виноградарство холодным климатом, к пивоварению. В XIII веке рабби Меира из Ротенбурга некто спросил, можно ли произносить кидуш – благословение над вином, относящееся к «плодам винограда», над пивом. Тот довольно чопорно посоветовал ему не глупить:
В Вестфалии нет вина, но в других местах вино есть в изобилии; и в вашем городе есть вино круглый год. Мне кажется, что лично вы постоянно пьете главным образом вино, и, если к концу года обнаружится нехватка вина, вы его найдете поблизости. <…> Вы, несомненно, знаете, что произносить кидуш следует над вином
[132]
.
