Впрочем, для нее, в отличие от английских дворян, не имело никакого значения происхождение богатства – было ли оно заработано тяжким трудом или унаследовано. Она рассчитала, что глава общины Хаим Фюрст стоит 10 000 рейхсталеров, и оценивала своего отца Иегуду Лейба в 8000. К ее большой гордости ее зять Моисей стал «богатейшим человеком» в общине. Прилагательное «богатый» она применяла к лицам, заслужившим ее одобрение, а иногда и к тем, кто его не заслуживал. Элия Гомперц из Клива, свекор одной из ее дочерей, дом которого «на самом деле был подобен жилищу короля», был «очень богат, стоил 100 000 рейхсталеров или даже больше». Но более денег она ценила аристократический почет. Свадьба, на которой она присутствовала в Амстердаме, отмечалась с большой помпой и роскошью: лакомства подавали в комнате, «обставленной как зал правителя», шуты развлекали собрание благородных гостей, среди которых были граф Мориц Нассауский и молодой кронпринц Фридрих Бранденбургский, позднее ставший королем Пруссии; его сердце покорил ее маленький сын Мордехай. «Ни один еврей не был удостоен такого почета за сто лет», – хвастается она.
Деньги имели такое преувеличенное значение в жизни Гликль, что финансовые неурядицы задевали ее физически, хотя она старалась скрыть это от других. В один год она потеряла большую сумму и «тяжело заболела от переживаний, но для всего мира объясняла свое состояние беременностью». Обычные для родителей сложности в отношениях с детьми она оценивает в денежном выражении:
Неприятности и беспокойства разного рода выпадали на мою долю от моих детей, и это всегда стоило мне больших денег. Но необязательно писать об этом. Все они мои дорогие дети, и я прощаю всех их, как тех, кто стоил мне очень много, так и тех, кто не стоил мне ничего.
Но прежде чем мы начнем раздражаться ее материализмом, она быстро разоружит нас еврейским юмором, звучащим неожиданно знакомо для современного уха. О своем умершем молодым дяде она пишет:
Если бы Бог сохранил ему жизнь, он бы стал богатым человеком, потому что Бог даровал ему удачу. Если бы он подобрал, простите за выражение, кусок навоза, тот превратился бы в его руках в золото.
Действительно, очарование Гликль заключается в том, как она умела набираться пронизывающей уверенностью в себе и объективностью, которые оправдывали ее частое плохое настроение и осуждение ближних. Она пишет, что у ее бабушки и матери «часто было не больше куска хлеба за весь день. Однако они принимали все и верили, что Бог – хвала Ему – не оставит их. <…> Хотела бы и я иметь такой характер. Но Бог не наградил всех одинаковым характером». Она озвучивает вечную жалобу старшего поколения, что, в противоположность времени, когда она выходила замуж, нынешняя молодежь «берет все у своих родителей, не спрашивая у них, могут ли они дать так много». Но затем она признает, что «если бы у детей были те же самые трудности с родителями, какие существуют с ними у их родителей, они бы вскоре от них устали».
За долгие годы Гликль родила 14 детей, говоря словами псалма, «как масличные ветви вокруг стола», из которых 12 (6 мальчиков и 6 девочек) дожили до брачного возраста и 11, в свою очередь, стали родителями. Это тоже было своего рода победой, потому что в XVII веке в среднем более трети детей умирали до достижения зрелости. Она прекрасно понимала их трудности на пути в жизнь. Путешествия совершались главным образом с торговыми целями, и отправляться в поездку по дорогам того времени означало серьезный риск ограбления, убийства или похищения с целью получения выкупа – особенно для евреев. Их собственного агента и друга семьи ограбили и убили по дороге из Ганновера в Хильдесхайм, обычно такой же безопасной, как из Гамбурга в Альтону, по которой можно было спокойно ходить даже в темноте.
В 1689 году беда посетила саму Гликль – оттуда, откуда сильно она не ждала. Однажды вечером, спеша в город по делам, Хаим споткнулся, упал и поранился. Через несколько дней он умер. Когда его спросили о последних распоряжениях, он ответил: «Мне не нужно думать ни о чем. Моя жена знает все. Пусть она продолжает дело так, как она привыкла». Ее матери он сказал: «Только успокойте мою маленькую Гликлихен», – после чего скончался. Гликль, будучи немногим старше 40 лет, неожиданно осталась вдовой.
Что мне написать, дорогие мои дети, о нашей горькой печали? Я всегда высоко стояла в его глазах, а теперь я была покинута с восемью из моих двенадцати несчастных детей – и одна из них, моя дочь Эстер, обручена! Пусть Господь будет милостив к нам и будет Отцом моим детям, потому что Он Отец всех, лишившихся отцов! Я истинно верю, что никогда не перестану оплакивать моего дорогого друга. В воскресенье, 24 тевета 5449 года [16 января 1689 года] он был похоронен с почестями. Вся община была потрясена ужасом и печалью от этого неожиданного удара.
Однако Гликль не могла позволить себе предаваться горю. У нее была семья, которую нужно было поддерживать, дети, которых нужно было женить, а смерть Хаима вернула ее к участию в непредсказуемой жизненной азартной игре. «Когда отлетела его душа, вместе с ней улетела вся моя слава, богатство и почет», – пишет Гликль. Более того, она получала мало помощи от кого бы то ни было:
Визиты соболезнования продолжались две или три недели; после этого все совсем забыли обо мне, и те самые люди, которым мы больше всего помогали, отплатили нам злом, уж таковы обычаи этого мира.
Ее сетования отдают жалостью к себе, но своим противоречивым и подкупающим самоанализом она быстро вернула себе самообладание.
По крайней мере я представляла себе, что вдове – да простит меня Бог, – неожиданно потерявшей все, скоро предстоит увидеть и претерпеть оскорбления, а часто и несправедливость.
Она пустилась в лихорадочную деловую активность, поставив хищных кредиторов Хаима в безвыходное положение, с выгодой продав с аукциона оставшиеся товары и за год успешно выплатив всех долги. Она вложила деньги в фабрику «Гамбургские чулки» и широко продавала ее продукцию. Она стала экспертом по жемчугу, покупала, чистила, сортировала и перепродавала его подходящим клиентам. Ее в любой час можно было найти в лавке, если только она не была в поездке в сопровождении одного из своих сыновей, как требовали соображения приличия. В то же время, как это делали многие еврейские и христианские женщины, она давала небольшие суммы денег под залог различных вещей.
И между всеми этими делами она начала составлять описание своей жизни:
Я начала писать это, дорогие дети, после смерти вашего доброго отца, в надежде отвлечь мою душу от тягот, легших на нее, и от горькой мысли, что мы потеряли нашего верного пастыря. Так я могла выживать во время многих бессонных ночей, а вставая с постели, укорачивала часы бессонницы.
Она начинает свою сагу с многозначной притчи, отражающей ее представление о взаимоотношениях между родителями и детьми:
Однажды летела птица через бурное море с тремя оперившимися птенцами. Море было таким широким, а ветер таким сильным, что птица-отец был вынужден нести своих малышей, одного за другим, в своих сильных когтях. Когда они находились посередине моря, ветер превратился в шторм, и он сказал: «Дитя мое, посмотри, как я борюсь и рискую своей жизнью ради тебя. Когда ты станешь взрослым, поступишь ли ты так же со мною и поможешь ли мне в мои годы старости?» Птенец ответил: «Только доставь меня в безопасное место, а когда ты станешь старым, я сделаю для тебя все, что ты попросишь». Тогда птица-отец уронил птенца в море, где тот утонул, и сказал: «Так следовало поступить с таким лжецом, как ты». Затем птица-отец вернулся на берег, отправился в путь со вторым птенцом, задал ему тот же вопрос и, получив тот же ответ, утопил и второго птенца с криком: «Ты тоже лжец!» Наконец он отправился в путь с третьим птенцом, и, когда он задал тот же вопрос, третий и последний птенец ответил: «Дорогой отец, верно, что ты боролся и рисковал своей жизнью из-за меня, и я буду неправ, не отплатив тебе за это, когда ты будешь старым, но я не могу связывать себя. Однако я могу обещать вот что: когда я стану взрослым и у меня будут собственные дети, я сделаю для них столько же, сколько для меня сделал ты». На что отец-птица ответил: «Хорошо сказано, дитя мое, и мудро; я сохраню твою жизнь и донесу тебя до берега в безопасности».
