– Отдыхать-то где планируете, Андрей Николаевич?
– На Голубом Купоросе, – бесхитростно объявил я, не чуя подвоха.
– На Купоро-о-се, – протянуло начальство задумчиво. – Да-а, это меняет дело.
– Что значит «меняет»? – от нехорошего предчувствия заломило в висках, а по спине заструился противный холодок.
Предчувствия меня не обманули – на идкарте вспыхнул оранжевый огонек, наглядно демонстрирующий изменчивое лицо фортуны и означающий только одно: синица в виде долгожданного отпуска вновь выпархивает из моих ослабевших рук.
Конечно, я возмущался. Я негодовал, я требовал, я призывал в свидетели все мои двенадцать лет беспорочной службы в рядах родимого департамента… Увы, ответом мне был лишь полный искреннего сочувствия взгляд начальства. Взгляд, выражающий вселенскую скорбь по поводу столь неудачно сложившихся обстоятельств.
– Очень жаль, Андрей Николаевич. Но Голубой Купорос – инопланетная территория. А вы сейчас являетесь секретоносителем третьей категории. Соответствующее распоряжение вышло четыре дня назад. Возможно, вы с ним еще не ознакомлены, но тем не менее это факт. И выезд за пределы Синеговии вам запрещен.
Я был раздавлен, унижен, растоптан.
– Так что же мне делать?
В ответ на этот жалкий вопрос начальство только руками развело. Однако через пару секунд всё же сжалилось, озарив темноту отчаяния тонким лучом надежды:
– Попробуйте поговорить с нашими «дембелями». Может, получится? Впрочем, чего мы вас уговариваем. Вы ведь прекрасно можете отдохнуть и у нас. Например, на Таврисии или там на Закваке каком-нибудь. Как и хотели, с женой. В этом случае мы даже отпуск вам готовы продлить. Неделек, скажем, до двух. А? Андрей Николаевич? Соглашайтесь.
Да уж. Если бы я в тот момент купился на эти медоточивые речи, всё бы рухнуло. Все планы полетели бы к черту. Накрылся бы весь мой отдых медным тазом. И дня бы ведь не прошло, как выдернули бы меня из отпуска. Срочным звонком, по производственной необходимости – в нашем департаменте это обычная практика. Для тех, кто по Синеговии путешествовал. А вот тех, кто по иным планетам вояж совершал, обычно не дергали. Считалось, что это не совсем комильфо. Так что соглашаться было нельзя. Ни в коем случае.
И я не согласился. Только промямлил вроде как в нерешительности, усыпляя бдительность руководства:
– Спасибо. Я подумаю.
– Вот и славно, – просияло начальство. – Думайте. Время у вас есть. Целый месяц.
«Месяц, месяц, месяц…», – мысли постепенно выстраивались в цепочку. Логическую цепочку действий, действий и еще раз действий. Но – без «дембелей» в этом раскладе обойтись было невозможно. Никак нельзя.
«Дембелями» мы ласково называли всех наших страшно засекреченных бойцов невидимого фронта, то бишь работников Департамента Москонской Безопасности. ДМБ, если коротко. Сам-то я с ними никогда не встречался – бог, как говорится, миловал. Но некий пиетет всё же испытывал. Не до дрожи в коленях, конечно, однако что-то такое в мозгах присутствовало. И потому… потому визит к представителю ДМБ в нашем департаменте я запланировал только на следующий день, поутру.
Впрочем, зря я так волновался, единственный парадно-выходной костюм утюжил весь вечер, галстуком полчаса шею шершавил, пытаясь затянуть его в элегантно-бодрящий узелок (и всё сам, сам, поскольку жены под рукой в этот ответственный момент опять-таки не оказалось – работа проклятущая, чтоб ее). Увы, единственный во всем дэпээсовском здании кабинет без номера и пояснительной таблички оказался заперт. Наглухо, напрочь. Лишь одинокий бумажный листок, приколотый кнопкой к двери, тоскливо шелестел оборванными краями в легчайших потоках воздуха, протекающего через вентиляционные решетки в стенах и потолке.
Подергав для уверенности ручку и убедившись в том, что «логово дембелей» и вправду закрыто, я обратил более пристальное внимание на листок и бледную надпись, аккуратно выведенную на нем большими печатными буквами. «ВСЕ НА ЗАДАНИИ» – вот так вот просто и со вкусом. И никакой проверяющий, если он, конечно, существует в природе, не придерется – люди делом занимаются, шпионов, поди, ловят, а не по кабинетам стулья рассиживают, как обычные офисные хомячки.
Грустно вздохнув, я стянул с шеи опостылевший галстук-удавку и пошел прочь, кляня себя за излишнюю самоуверенность – ну кто, кто мешал мне заранее выяснить часы приема нашей «безпеки»? А всё лень, лень-матушка, что раньше нас родилась.
На следующий день, выяснив всё, что нужно, в секретариате, я, уже гораздо более уверенный и целеустремленный, с самого ранья занял позицию перед знакомой дверью. Однако время шло, а ничего в этом закутке не менялось. Всё так же колыхался бумажный листочек, всё таким же неподвижным оставалось дверное полотно. Неподвижным и неприступным.
Свой пост у «дембельского» кабинета я покинул с заходом солнца. Так ничего и не добившись и никого не дождавшись. А вот еще через день… еще через день всё повторилась. С тем же разочаровывающим результатом. А потом и еще один день пролетел, за ним другой, третий, неделя… К вожделенной двери я приходил утром, приходил вечером, приходил в обед. Даже ночью являлся. Как призрак, как тать. Я менял стратегию, менял тактику. То по несколько часов без перерыва дежуря перед кабинетом, то неожиданно врываясь в небольшой коридорчик в самом разгаре рабочего дня. Несколько раз мне казалось, что цель близка как никогда и чудо вот-вот совершится, но… увы, всё это мне только казалось.
Через три недели меня стали узнавать даже роботы-уборщики, деловито подмигивающие несчастному своими фасеточными глазками-«люстрами». Я похудел и осунулся, я стал раздражителен и нервозен. Я почти отчаялся. Но самое паршивое заключалось в том, что при всем при этом я знал. Знал точно, от тех же «уборщиков» (которые врать не умели – патологическая честность у них в базовую прошивку закладывалась), что кабинет иногда открывается. И ходит там кто-то. Время от времени. Хотелось бы верить, что не барабашка. Правда, за три дня до срока я уже был готов поверить в какую угодно чертовщину. И душу заложить за проникновение в «святая святых».
И, о радость, мольбы мои были, наконец, услышаны. Богом ли, чертом, или всемирным вольтметром – плевать. Главное, что «это» произошло. Тогда, когда надеяться было уже не на что. За сутки до времени «Ч».
Дернув в очередной, тысячный раз ручку неуступчивой двери, я устало прислонился к полотну, уткнувшись лбом в ненавистный листок с издевательской надписью. А потом, видимо, уже просто от отчаяния, рванул ручку вбок. Рванул и чуть не упал, теряя равновесие. Тяжелая створка отъехала в сторону, словно волшебная дверь в пещере Али-Бабы, открывающая путь к сокровищам.
С трудом выпрямившись и раскрыв от удивления рот, я застыл перед проемом в стене, лупая глазами и тихо охреневая. Это что ж выходит? Без малого месяц я как баран ломился в распахнутые ворота? Однозначно – дебил!!!
Впрочем, со ступором я справился довольно быстро, секунд за десять. Успокоил, наконец, дыхание, осторожно перешагнул невысокий порожек и аккуратно задвинул створку обратно в стену. Прямо передо мной, метрах в пяти, располагался широкий стол. Над ним висел портрет одного известного лишь избранным исторического персонажа в древней фуражке, с цепким взглядом и острой бородкой клинышком. А за столом… за столом спиной к стене сидел человек. Обычный человек. Хотя, нет. От обычных людей он отличался исключительно строгим костюмом и различимой даже в сидячем положении выправкой. А еще прической-ежиком, благообразной сединой на висках, волевым подбородком и каменным выражением лица. На меня хозяин кабинета не смотрел, всецело занятый более важным делом. Из белоснежного листка бумаги он складывал самолетик. Очень вдумчиво и не торопясь. Покрытый мягким ковром пол немаленького помещения был весь усеян этими самыми самолетиками.
