Благодаря Артемизии я получила работу в «Британских картинах». Только на том собеседовании Руперт на какой-то момент посмотрел на меня как на человека, а не как на пустое место. Но уже тогда он знал, что заставит меня стать идеальной, умной девочкой на побегушках, которая будет делать за него грязную работу и слова сказать не посмеет. Сейчас, прижимаясь к кирпичной стене и так и не проронив ни слезинки, я ощутила что-то похожее на любовь к той шестнадцатилетней девочке, которая стояла в Каза Буонарроти с тяжеленным, набитым книгами рюкзаком, в жуткой одежде. Мне отчаянно захотелось явиться к ней призраком из будущего и сказать, что все будет хорошо. Почему? Потому что я так решила. В полицию я не пойду. Руперт уволит меня в ту же секунду, как я дам показания. Нет-нет, я справлюсь. Все будет хорошо.
5
Вечером, уже дома, меня все еще потряхивало от нервного перевозбуждения, и я сказала себе, что после всей этой истории с полковником Моррисом я заслуживаю немного развеяться. Я написала Лоренсу и спросила, устраивает ли он вечером что-нибудь заслуживающее внимания. С Лоренсом я познакомилась сразу, как только перебралась в Лондон: богатый, неоднозначный, часто баловался героином. Мы встретились, скажем так, за кулисами, как обычно и происходит в маленьких мирках, объединяющих людей, у которых есть особые хобби. На вечер у него было запланировано некое камерное мероприятие у себя дома в Белгравии, и он предложил мне подъехать на Честер-сквер около одиннадцати.
Вход на вечеринку к Лоренсу стоил сто пятьдесят фунтов, но меня он обычно пускал бесплатно. Зайдя к себе в спальню, я прижалась щекой к висевшему на крючке шелковому кимоно, вдохнула аромат чистого постельного белья и масла герани, налитого в керамическую аромалампу, скользнула взглядом по книгам, аккуратно заправленной кровати, яркой балийской шали, которая прикрывала пыльные жалюзи, и мне стало дурно. Дешевка, достойный жалости оптимизм! Даже аккуратно сложенные обновки в горбатом меламиновом шкафу не утешили меня. Я провела рукой по вешалкам, пытаясь понять, в каком я настроении. Ничего чересчур агрессивного. Внутри я стану мягкой и женственной, а снаружи буду похожа на кошку, которая гуляет сама по себе, решила я и надела бразильские кружевные шортики кофейного цвета и такой же бюстгальтер, а сверху – мешковатые брюки в стиле милитари, черную футболку и конверсы. Туфли на каблуке надену, когда приеду. Теперь я могла себе позволить такси, но мне хотелось пройтись, вытолкнуть из своих легких споры замшелого покрывала полковника. Не пожалев времени на макияж, после которого со стороны казалось, что макияжа и вовсе нет, я направилась в Белгравию пешком.
От домов с белой лепниной веяло тайной. Здесь всегда царил такой покой; какие бы грехи ни прятались за аристократическими портиками, все укрывала надежная завеса денег. Лоренс стоял у входа в дом тридцать три по Честер-сквер, прислонившись к стене, и курил. Наверное, на него снизошло умиротворенное настроение от хиппарской тусовки из Сохо, которая временно размещалась у него на чердаке. Эти «художники», разумеется, жили за его счет, теоретически на их содержание как раз и уходила плата за вход на вечеринку, так что все было в шоколаде. Пару раз я и сама подумывала, не напроситься ли к нему пожить, чтобы сэкономить на аренде, но в его доме постоянно царил такой хаос, что я не смогла бы должным образом сконцентрироваться на достижении поставленных на будущее целей.
– Привет, милая! – поцеловал меня Лоренс, одетый в синие бархатные брюки в рубчик и ветхую белую рубашку, из обтрепанных манжетов которой торчали худые запястья.
– Привет, Лоренс! Кто у нас сегодня в наличии? Симпатичные есть?
– Теперь есть, дорогая моя!
– Ты заходишь? – спросила я, поняв по лаконичности высказываний Лоренса, что он может вырубиться в любую минуту прямо на крыльце.
– Нет-нет, дорогая. Попозже. А ты иди, amuse-toi!
[2]
Вечеринка проходила на цокольном этаже, но сначала я решила немного пройтись по дому, как всегда воображая себе, как бы я тут жила, как бы переделала все комнаты, перекрасила стены и заново обставила. Никто не видел, как я скользнула рукой по чувственным изгибам перил лестницы XVIII века из внушающего уважение полированного красного дерева. Начитавшись журналов по интерьерному дизайну, я узнала, что дом не должен выглядеть чересчур идеально, поэтому зеленый вельветовый диван семидесятых годов в гостиной Лоренса был не менее характерным признаком принадлежности к высшим слоям общества, чем его хорошо поставленный голос и потрепанные рубашки. Однако я не смогла отказать себе в удовольствии немного пофантазировать и представила, как бы выглядела эта комната, если стены перекрасить в аристократичный серый цвет, поставить минимум сдержанной мебели высшего качества, ну и конечно, на фоне этого – я, погруженная в себя и умиротворенная. Честер-сквер оказался куда лучшим противоядием от всей этой истории с полковником Моррисом, чем мой пафосный внутренний монолог. Желаемое и его отсутствие, повторила я себе, – вот какой разрыв я должна преодолеть любой ценой. Иногда жизнь казалась мне паутиной из канатов, по которым мне предстояло пройти, – канатов, натянутых между тем, что я могла дать, или убедить в том, что я могу дать, и тем, что мне причитается взамен. Скинув с себя всю лишнюю одежду, я надела черные замшевые туфли на каблуке от Сен-Лорана и уверенным шагом направилась к двери, на ходу касаясь кончиками пальцев чудесных антикварных вещиц, которых тут было полным-полно, и воображая себе, что это мои талисманы. Ты, думала я, и еще ты, и ты, и ты! По лестнице, ведущей на цокольный этаж, я шла быстро, чуть ли не перепрыгивая через ступеньку.
Зайдя за черный чесучовый занавес, я увидела блондинку, с которой мы раньше уже встречались на такого рода вечеринках. Она занималась каким-то парнем лет сорока, профессиональным жестом откидывая волосы с лица так, чтобы он мог хорошо разглядеть ее губы, захватывавшие всю длину его члена одним изящным движением. Она бывала тут частенько, русская, но называла себе Эшли. Лоренс обычно приглашал пару профессионалок, чтобы гости вдруг не заскучали. Пройдя мимо них, я взяла бокал с шампанским с подноса у парня, который работал у Лоренса барменом и по совместительству вышибалой и стоял у блестящей черной стены с непроницаемым лицом, словно разносил канапе на коктейльной вечеринке в каком-нибудь посольстве. Пригубив вина, я поняла, что сегодня мне оно не потребуется.
– Хелен здесь? – осведомилась я еще об одной постоянной посетительнице вечеринок у Лоренса.
– Вон там, – кивнул парень в сторону черной бархатной кушетки.
Хелен лежала на спине, ее груди напоминали взбитые сливки, пышно вздымаясь над вышитым корсетом.
– Джудит, дорогая! – помахала она мне и подставила губы для поцелуя.
Я наклонилась к ней и поцеловала, слегка посасывая ее язык, кисловатый от шампанского.
– Лоренс сказал, что ты придешь. Мы как раз тебя и ждали, правда? – спросила она у юноши, чья голова скрывалась где-то между ее пышных, широко раздвинутых бедер.
У меня самой тело Хелен желания не вызывало, но что-то в ее бледном мягком животе всегда немного волновало меня. Я неторопливо провела рукой по этой округлости, восхищаясь ее нежностью и гладкостью.
