– Неудивительно, что ты мне не сказал.
– Я говорю тебе сейчас. Прости, и мне очень жаль, что я не мог сделать этого раньше. – Он чуть подался вперед. Рэйчел была совершенно непроницаема. – Сесилия Шандор мертва.
– Господи.
– Мы пока не знаем точно, что случилось. Возможно, она была убита. А может быть, покончила жизнь самоубийством. Но нам известно, что у нее был бойфренд в то же самое время, когда она встречалась с твоим отцом. – Рэйчел помрачнела и покачала головой. Потом уставилась на скатерть. Том понимал, что выдает ей тайны операции, секретные материалы и так далее, но все равно продолжил: – На Хиосе видели человека, который разговаривал с Шандор и твоим отцом. Они вместе обедали в ресторане в гавани за день до того, как произошла катастрофа. Мы пытаемся определить его личность. Он может оказаться как сотрудником одной из спецслужб, так и просто знакомым.
– Зачем кому-то убивать Сесилию?
Вопрос лежал на поверхности. У Тома не было никакого ответа – только инстинкты и, возможно, паранойя.
– Раньше – так сказать, в предыдущей жизни – она служила в разведывательной службе Венгрии. Нам еще только предстоит установить, не была ли она нанята специально, чтобы соблазнить твоего отца. У нас есть серьезные сомнения в правдивости этих отношений.
Том осознавал, что говорит чересчур много, громоздит теорию на теорию, гору на гору. Что, если Рэйчел расскажет все матери? Не было никаких доказательств, что Сесилия послужила приманкой для Уоллингера, – разве что ее связь с Люкой. И существовала вероятность, что она, как и Яннис Кристидис, действительно совершила самоубийство – не справилась с отчаянием.
– Что ты пытаешься мне сказать? – спросила Рэйчел. – Что мой отец был предателем?
На этот вопрос у Тома всегда имелся твердый ответ. Нет. Он просто не мог поверить, что Пол Уоллингер мог быть еще одним Кимом Филби или Джорджем Блейком; что глава анкарского отделения МИ-6 работал в тандеме с Шандор и Службой внешней разведки. Когда Рэйчел сказала это, он увидел всю глубину ее дочерней любви и холодящий сердце страх, что его склонность к супружеским изменам переросла в конце концов в измену родине. Ему сразу же захотелось утешить, успокоить ее; он не мог выносить ее страдания, она не должна была терзать себя такими ужасными сомнениями. Амелия была убеждена, что утечка происходит со стороны американцев, от Клекнера. И сейчас, на время, им требовалось срочно поверить, что кротом был Абакус.
– Я уверен, что это не так. Я просто не знаю ничего об этой женщине. Что о ней правда, а что нет.
– А теперь, когда ей закрыли рот, вы ничего и не узнаете?
– Может быть. – Том поднял бокал и посмотрел мимо Рэйчел, туда, где пересекались и отражались в воде огни Босфорского моста. Он чувствовал, что сказать ему больше нечего. За два столика от них маленькая девочка в прелестном белом платьице смотрела кино на DVD-плеере, пока вся семья ужинала.
– Папа говорил о тебе, – неожиданно сказала Рэйчел. – Я вспомнила, пока ты был в отъезде. Два года назад было что-то такое в газетах. Что-то о пытках. – Том поднял голову. Рэйчел, конечно, имела в виду Гарани и Чейтера. – Выдача преступника? Ты был в этом замешан? Это ты – «свидетель Х»?
Том вспомнил, что точно такой же разговор был у них с Эльзой, тогда, в Уилтшире. И он всем своим существом надеялся, что Рэйчел проявит такое же понимание и доверие.
– Отец говорил, что ты – один из самых достойных людей, которых он знает. Он был поражен тем, что случилось, тем, как с тобой обошлись. И не мог понять, почему ты не подал в отставку.
Отчего-то Том не слишком поверил этой убежденности в ее голосе.
– Он так сказал?
Рэйчел кивнула.
– Я не подал в отставку потому, что не чувствовал за собой никакой вины и не считал, что поступил неправильно. Я не подал в отставку потому, что мне все равно нравилась моя работа. Я полагал, что еще смогу принести пользу. – Рэйчел смотрела на него с некоторым сожалением, как будто он был безнадежно сентиментален и наивен. – И, кроме того, чем еще я могу заниматься? Мне сорок четыре. Это все, что я умею делать.
– Нет, не все, – быстро возразила она. – Это то, что ты вбил себе в голову, потому что альтернатива внушает тебе неодолимый страх.
– Господи. Ненавижу это умное молодое поколение. Когда вы успели обрести такую житейскую мудрость?
– Я не так уж и молода, Том.
Подошел официант и предложил им кофе. В один голос они отказались. Рэйчел бросила на Тома озорной взгляд. Видимо, в головах у обоих возникла одна и та же мысль.
– Может, попросим счет? – предложил Том, не сводя с нее глаз.
– Отличная идея.
Глава 35
Память о той ночи, о ее спокойствии и в то же время напряженности не отпускала Тома еще много дней. Он мотался между Анкарой и Стамбулом, прочесывал файл за файлом, вычитывал доклад за докладом об Уоллингере и Абакусе, но перед его внутренним взором стояли совсем другие видения, такие яркие, что кружилась голова: Рэйчел, их расставание, такое же невыносимое, как болезненное разочарование, сопровождавшее бесконечный набор улик, разгадок, хоть каких-нибудь ниточек…
Она улетела в Лондон на следующий день. Том, заваленный бумагами и занятый встречами, чувствовал себя как пассажир автобуса, застрявшего в пробке, – причем водитель ни в какую не соглашался позволить ему выйти между остановками. Он мог бы прекрасно анализировать доклады наружки и расшифровки разговоров в кабинете на Воксхолл-Кросс. Однако Амелия заставляла его оставаться в Стамбуле, куда он приехал с одним чемоданом одежды, и буквально выживать на скудной диете из имейлов и СМС от Рэйчел, которые становились все более и более редкими.
И несмотря на все это, Том работал эффективно и с большой отдачей. Читая частную электронную переписку Райана Клекнера, слушая его телефонные разговоры, наблюдая за ним на записях с видеокамер, он составил практически полную картину повседневной жизни Абакуса. Он быстро установил, что в Стамбуле было не меньше пяти женщин, с которыми симпатичный американец одновременно имел сексуальные отношения. С особым вниманием он перечитал переписку Клекнера с Рэйчел, которая завязалась после той самой вечеринки в баре Bleu в честь дня его рождения. Он искал намеки на взаимную симпатию, какие-то особые словечки, особый тон. Вторгаться в частную жизнь Рэйчел, хотя бы и не по личной инициативе, а потому, что этого требовала крайне сложная и важная операция, было неприятно. Том чувствовал, что ступает на скользкую территорию неэтичного поведения, которое в конце концов повлечет за собой тяжелые последствия. Однако самец-соперник в нем ликовал, потому что, если Клекнер и возымел к Рэйчел какое-то влечение на похоронах, оно, судя по всему, уже прошло. Поэтому Том с радостью отложил информацию о Рэйчел в сторону – шпионить за ней больше не было никакой нужды.
Просматривая список друзей Клекнера в «Фейсбуке», Том наконец-то наткнулся на совпадение. Эбру Эльдем, журналистка двадцати девяти лет из Cumhuriyet, попавшая в прошлом месяце за решетку за «террористическую деятельность», оказывается, знала Клекнера более чем близко. К тому же она являлась источником Джима Чейтера – хотя и сама об этом не подозревала, – снабжая его сплетнями и слухами с вечеринок не слишком высокого пошиба и различных конференций. Чейтер здорово разозлился, когда турецкое правительство решило «закрыть» Эльдем, и даже жаловался на это Уоллингеру. Том позвонил Эльзе, которая на тот момент находилась в Милане, и попросил ее взломать аккаунт Эльдем на «Фейсбуке» и найти любые доказательства ее отношений с Клекнером. Через два часа Эльза прислала несколько страниц распечаток их переписки, из которой было очевидно, что эти двое были любовниками.
