Том услышал шаги – по выщербленной каменной лестнице Мохсин поднимался с пляжа. Он еще раз свистнул – чтобы Мохсин знал, что искать его надо в кухне, в последний раз взглянул на листок бумаги, завернул его в целлофан и скрепил резинками – все как было. Потом вложил трубочку в футбольный мяч. Осторожно, стараясь не разорвать свисавшую с полки паутину, Том выгнул руку и засунул мяч в канистру, в точно то же место и в таком же положении, как он лежал раньше.
– Вы что-то нашли?
В дверном проеме стоял Мохсин. Он купался прямо в шортах; теперь они, естественно, насквозь промокли, а его волосы прилипли к голове. Том яростно замахал рукой.
– Стой где стоишь. Ради бога, только не подходи сюда. – Мохсин обязательно закапал бы пол водой и оставил следы. – Где Абакус был вчера? Он ходил в Arada?
– Что?
К Мохсину частично вернулся его презрительный тон. Ему явно не понравился вопрос Тома.
– Я спросил, был ли Абакус в Arada…
– Я вас слышал.
Том выпрямился. Наконец-то он мог позволить своему раздражению и злости вырваться наружу.
– Джавад. У меня нет времени на твои штучки. О твоем отношении к субординации поговорим потом. Отвечай на вопрос. Это очень важно. Гребаное время – это важный фактор. Был Абакус вчера в чайной или не был?
По лицу Мохсина было видно, что тот обижен и уязвлен.
– Да, – ответил он, мрачно глядя на Тома, и смахнул капли соленой морской воды с еще мокрых рук.
– На нем был костюм? Галстук?
Том практически видел, как в голове Мохсина задвигались шестеренки. «Босс хочет знать, подавал ли Абакус сигнал, что он сделал закладку. Босс хочет знать, придет ли кто-нибудь забрать ее из тайника».
– Да. Я думаю, да.
– А куда он ходил вчера вечером? После работы?
– Не знаю, – признался Мохсин.
– Что значит – ты не знаешь.
– Мы его потеряли, сэр. Вчера он снова ушел от нас. Я думал, вам уже известно.
Том подошел к нему и буквально собственными руками развернул на сто восемьдесят градусов. Если позавчера Клекнер появлялся в чайной в костюме и при галстуке, чтобы дать сигнал – в тайнике есть информация, – то его куратор мог возникнуть здесь в любой момент. Если он уже заметил Тома в бывшей кухне, слышал их разговор, даже видел, как они направлялись к дому, – операцию по выявлению и аресту крота можно было считать проваленной, хотя она еще и не началась. Выпихивая Мохсина из дома, толкая его вниз по ступенькам, свистящим шепотом приказывая ему быстро собрать свои пожитки и взять рубашку, Том знал, что все это, возможно, уже бесполезно. Куратор Абакуса, вполне вероятно, уже набирает код отмены, а Клекнер на следующем же самолете улетает в Москву, и никто его больше никогда не увидит.
– Что происходит? – спросил Мохсин, когда Том, подталкивая его в спину, вел к самодельной бетонной гавани.
Они убрались из развалин так быстро, что Том даже не проверил, не осталось ли на полу следов воды, капель, которые щедро разбрызгивал вокруг себя Мохсин, потеков с его шорт. Оставалось только надеяться, что они быстро высохнут на жаре – хотя она уже и начала спадать. Дальше по берегу, метров через восемьдесят, как раз там, где была отмель, стоял дом. Несколько купающихся плавали и плескались в воде.
– Есть риск, что кто-то придет в развалины. В любую минуту. Я нашел тайник. И он был заряжен.
– Господи. – Мохсин торопливо напялил рубашку. – Хотите, чтобы я остался? Посмотрел, как и что?
Том подумал о такой возможности, но решил, что это будет слишком опасно. Откуда там можно «посмотреть, как и что»? С верхушки дерева? С лодки в открытом море? Нет. Место для тайника было выбрано с умом. Даже поставить камеру наблюдения было бы небезопасно.
– Нет. Забудь об этом, – ответил он, вынул сигарету и закурил. Они подошли к краю усыпанного галькой пляжа. – Нам просто нужно смотаться подальше отсюда как можно быстрее.
Александр Минасян вынырнул в семидесяти метрах от берега и громко фыркнул, изрыгая из носа морскую воду. Слегка шевеля руками, он внимательно оглядел и фасад дома Ричардсов, и руины дома Троцкого, большей частью скрытые густой порослью молодых стройных сосен. Он слышал, как где-то неподалеку играют дети, как рычит двигатель моторной лодки, как с шипением стекают с гальки волны. Он повернул голову в обратную сторону, туда, где простиралась гладь Мраморного моря, вплоть до самого Стамбула, и вспомнил свои долгие споры с Клекнером по поводу размещения тайника именно на Бююкада. Минасян доказывал свою точку зрения до хрипоты, но американец упорно стоял на своем. В конце концов он сумел убедить и своего куратора.
– Послушайте. Мэтт – мой друг. Он устраивает вечеринки, я часто у него ужинаю. Я могу пройти в дом Троцкого, оставить все, что мне надо оставить, и взять все, что вы сочтете нужным мне передать. И я вернусь обратно к Мэтту прежде, чем кто-то заметит мое отсутствие. Если кто-то застанет меня здесь, я скажу, что я историк и интересуюсь биографией Льва Бронштейна. Или это, или я хочу купить этот участок и построить на нем дом вроде того, что у Мэтта. Понимаете? А вы посылаете меня в какой-то парк в Стамбуле, где мне надо будет подозрительно петлять между домами и пять часов наматывать круги на машине, чтобы стряхнуть хвост. А потом оставить секретную информацию в каком-нибудь туалете. Я буду нервничать и дергаться. Я засыплюсь. А я не хочу засыпаться и не хочу, чтобы меня поймали, потому что я хочу помогать вам, ребята. Но мне будет трудно это делать, сидя на заднице в какой-нибудь тюрьме в Виргинии.
Итак, Служба внешней разведки позволила Райану Клекнеру сделать все так, как он хочет. Самое главное – агент, выполняя задание, должен чувствовать себя комфортно. И в безопасности. Для Минасяна было большим облегчением иметь дело с подготовленным офицером ЦРУ – хотя и с совсем небольшим опытом, – который знал, как уйти от слежки, и существенно уменьшал вероятность раскрытия. Кодак был агентом основательным и спокойным – иногда даже страшновато спокойным. Тем не менее Минасяну было известно, что Москва относится к нему с опасением, и он прекрасно понимал, что позиция американцев не всегда нравится его старшим коллегам. Например, он был убежден, что в обычных обстоятельствах никто не стал бы отдавать приказ убрать Сесилию Шандор. Это был очередной симптом московской паранойи относительно Кодака, желание защитить своего агента любой ценой. Если бы кто-нибудь учитывал его, Минасяна, мнение, он бы до конца стоял на том, чтобы Шандор и Люку Зигика оставили в живых.
Минасян развернулся и снова посмотрел на пляж. Он находился далеко от берега и опасался, что какой-нибудь корыстолюбивый местный житель утащит его полотенце или сумку. Двое мужчин – один белый, второй темнокожий турок – как раз уходили с пляжа по тропинке, что шла в обход. Трое ребятишек бежали за матерью – они тоже возвращались в город. День подходил к концу. Минасян взглянул на запад, на медленно опускающееся солнце. Пора было заканчивать с купанием и приступать к выполнению задачи. Он перевернулся на спину и поплыл назад, неторопливо подгребая руками. Высоко в небе, оставляя за собой белый след, летел самолет.
