– У них есть кое-какие сбережения, на которые можно прожить, и акции компании в Карракасе.
– Но они будут тосковать по вас. Я говорю о чувствах.
– О да. Скучать они будут очень сильно. Мы рано остались сиротами, и одна из причин, по которым я оставил море, была забота о них. А они, в свою очередь, так и не вышли замуж, чтобы заботиться обо мне. Мы все эти годы прожили вместе, и, конечно, они будут скучать, если я… Сестры – единственный укор совести, который я чувствую. Только он мешает мне быть в гармонии с этим миром.
– Что же касается Академии…
– Тут я спокоен. Вы обо мне позаботитесь, я в этом не сомневаюсь. И все устроите надлежащим образом: «Адмирал сразился за честь своей родины и достоинство Королевской армады…» Безупречный аргумент, который всем покажется убедительным. В мою честь устроят внеочередное заседание, секретарь Палафокс напишет протокол, вот и все… Кстати, еще кое-что. Сделайте все возможное, чтобы меня не отпевали. А не то вернусь с того света и дерну вас ночью за ногу.
– Вы неисправимы!
– Честно сказать, староват я для всякой ерунды.
Дон Эрмохенес снова чувствует мучительное беспокойство. Он протягивает руку, чтобы коснуться рукоятки рапиры: позолоченная гарнитура, узкий и острый клинок, забранный в черные кожаные ножны.
– До чего же абсурдна и противоречива Франция, – говорит библиотекарь. – С одной стороны, светоч разума и просвещения, с другой – родина всех этих дуэлей… Этот ужасный обычай – то и дело чувствовать себя оскорбленным и во всем видеть обиду…
Адмирал бросает на него взгляд, не лишенный юмора.
– Будем откровенны, дон Эрмес. Я действительно оскорбил Коэтлегона.
– Он сам виноват: вел себя вызывающе. Вы еще долго сдерживались. Я имею в виду здешнюю склонность биться на шпагах или стреляться из-за таких глупостей… Проигрался в картах? Дуэль. Кто-то посмотрел на тебя косо? Снова дуэль. Твоя жена или возлюбленная с кем-то кокетничает? Дуэль, на которой ты позволяешь себя убить. Бесчестно обошелся с мужчиной, отняв у него женщину, и он обозвал тебя негодяем? Дуэль, и если тебе удается, то ты этого мужчину убиваешь… Хорошо еще, что большинство дуэлей до первой крови.
Дон Педро безразлично качает головой.
– Этому есть объяснение, – говорит он, подумав. – В Италии или Испании люди не так щепетильны в отношении этикета. Дуэль означает, что они своему сопернику выпускают кишки, да еще и не без удовольствия. Возможно, именно по этой причине в Испании дуэль – дело нечастое… Зато во Франции, где общество беззаботно и ко всему относится легкомысленно, большая часть дуэлей продолжаются до первой крови, как моя. После первого же ранения соперники останавливаются, чтобы потом вернуться к этому делу еще раз двадцать, если возникнут разногласия. Французы в подобных вещах люди не слишком серьезные.
– Но не думать о смерти невозможно, – возражает дон Эрмохенес. – Первая рана может быть в сердце. Или внесут инфекцию, и через пару недель человек окажется в могиле.
– Значит, не повезло.
– Зачем призывать ее? К чему устраивать этот маскарад?
На этот раз пауза затягивается. Адмирал убирает ноги с табурета и устраивается поудобнее. Некоторое время он сидит неподвижно, словно прислушиваясь к какому-то звуку или ожидая знака, который лишь он может уловить на расстоянии.
– Незадолго до прорыва Тулонской блокады, – неторопливо произносит он, – в феврале сорок четвертого года состоялась личная встреча английского адмирала с французским, который должен был прикрыть своей эскадрой наш выход к порту… Уговор состоял в том, что французы продолжат путь и не откроют огонь, если англичане будут стрелять только в нас, а не в них… У мыса Сисье тридцать два английских корабля выступили против двенадцати испанских, в то время как шестнадцать французских кораблей преспокойно шли своим курсом, ни во что не вмешиваясь, прочь от битвы.
Он прерывается и пристально смотрит на пламя свечи.
– И бились мы семь с половиной часов подряд, не давая себя окружить, – добавляет он.
– Это, несомненно, была одна из величайших побед, – улыбается дон Эрмохенес.
Адмирал смотрит на него с некоторым удивлением, словно не ожидал таких слов.
– Это не было победой, – сухо отвечает он. – Это была всего лишь великолепная тактика выживания.
Он встает, неторопливо вытягивая свою длинное тело, словно у него затекли конечности. Огонек свечи отбрасывает на стену его увеличенную тень. Дон Эрмохенес берет книгу, которая лежала на столе обложной вверх, переворачивает ее и читает, щуря глаза:
Тот, кто хорошо знает свои обязанности и выполняет их как должно, заслуживает истинного счастья в течение всей жизни, которую затем оставляет без страха и сожаления. Жизнь, украшенная добродетелью, непременно будет счастливой и спокойно приведет нас к конечной точке, где уже никто не сможет раскаяться в том, что следовал путем, предназначенным самой природой.
– В тот день мы вышли в море, заранее зная, что произойдет, – говорит адмирал, когда дон Эрмохенес возвращает книгу на место. – Мы знали, что французы нас бросят… И тем не менее мы вышли.
– За честь и флаг Испании, разумеется.
– Нет. Потому что у нас был приказ. Понимаете? Мы все с огромной радостью остались бы в порту. Никто не хотел погибнуть или получить увечье.
Несколько секунд дон Педро смотрит на рапиру, лежащую на кровати, затем берет ее и убирает в гардероб.
– Речь идет всего лишь о том, чтобы действовать в соответствии с правилами, – говорит он, прикрывая дверцу. – В конце концов, именно из них и состоит жизнь. С ними соглашаются, их выполняют, и точка… Без всяких красивых жестов. И без малейшего драматизма.
– Вы никогда… – начинает библиотекарь.
Но адмирал будто бы не слышит его.
– Сейчас я знаю, что все мы – все, кто тогда сражался и, я уверен, наилучшим образом сделал все, что от него зависело – дрались не ради чести, не во имя родины или достоинства… Мы сражались, потому что нам отдали приказ. Мы действовали по правилам, вот и все.
– Тем не менее Божья воля…
– Пожалуйста, дон Эрмес. – Простодушная, искренняя улыбка адмирала стала шире. – Давайте не будем приплетать сюда Бога. Оставьте его на Синае: пусть себе диктует Скрижали Завета.
– Вы мне напоминаете того холодного геометра, который, прослышав о «Дон Кихоте», решился в конце концов его прочитать; а закончив первую главу, спросил: «И что это доказывает?»
– В некотором роде он был прав.
Библиотекарь безнадежно пожимает плечами.
– Так вот, оказывается, за что вы собираетесь завтра драться: ни за что. Лишь потому, что вас вынудили.
Улыбка еще не стерлась с лица адмирала, и он отвечает не торопясь, абсолютно спокойно:
– Да, только поэтому. Вы совершенно правы. Ни за что, но при этом за все… потому что меня вынудили. Другой причины нет. И потому что никто не живет вечно.
