Рапосо выпивает еще вина. Блондинка засовывает ему в ухо теплый мокрый язык, шепотом приглашая присоединиться к первой паре, но он с досадой спихивает ее с колен. Чертовы академики не выходят у него из головы. Что они теперь намерены предпринять? Инстинкт нашептывает ему, что дела обстоят вовсе не так просто, как кажется. И дело не сделано, несмотря на заверения Мило. Адмирал Педро Сарате, этот долговязый худой тип, который так ловко орудовал шпагой на Елисейских полях, а до того хладнокровно палил из пистолета в разбойников, напавших на них в лесу у реки Риасы, не из тех, кто сдается без боя. Несмотря на свой возраст. Мысль о том, что, потеряв деньги, они тем самым выбывают из игры, кажется Рапосо ошибочной. А он не любит совершать ошибки, особенно когда ему платят деньги за то, чтобы он их не совершал.
– Пойдем к ним, – настаивает шлюха, кивая на кровать, где Мило и ее товарка уже переплелись телами.
Рапосо качает головой, одновременно с любопытством наблюдая, с каким пылом трудится полицейский. Наконец, мгновение поразмыслив и вроде бы придя в себя, одной рукой он расстегивает ширинку своих штанов, другой нагибает женщину.
– Вставай на четвереньки, – приказывает он.
В этот миг стучат в дверь. Стучат настойчиво, все громче и громче, так что даже Мило вынужден прервать свои упражнения в постели, а Рапосо, оттолкнув женщину, которая уже склонилась к его расстегнутой ширинке, бормочет проклятья, встает и шагает к двери, на ходу кое-как заправляя рубашку.
– Какого черта нам мешают? – спрашивает Мило, лежа в постели.
Тем не менее это один из людей полицейского, обнаруживает Рапосо, выглянув за дверь: перед ним стоит мелкий невзрачный агент, личиком похожий на лесного хорька, Рапосо неоднократно видел его. Его шляпа вымокла от дождя и потеряла форму, с плаща капает, сапоги заляпаны грязью. Увидав его, Мило, как был голый, поднимается с кровати, яростно расчесывая пах – тело у него круглое, волосатое, ножки коротенькие, – пересекает комнату по направлению к двери и выходит в коридор, в то время как Рапосо внимательно следит за ними из комнаты. Человечек-хорек о чем-то шушукается с Мило, после чего тот с озабоченным видом трет затылок и переводит взгляд на Рапосо, по-прежнему внимательно прислушиваясь к тому, что шепчет ему агент. Наконец Мило прощается с ним, возвращается в комнату и запирает дверь. Ведет он себя так, будто бы моментально протрезвел.
– Они были в посольстве. Твои академики.
Рапосо спокойно кивает.
– Так я и думал.
– А оттуда прямым ходом отправились к адвокату Эно.
У Рапосо пересыхает рот. Он недоверчиво смотрит на Мило.
– Думаешь, им в посольстве дали деньги?
Мило смотрит на женщину, ожидающую его в постели, и снова чешет в паху.
– Этого я не знаю… Но, выйдя из кабинета, они взяли фиакр, и потом все вместе, прихватив с собой адвоката, отправились к его матери. И Брингас этот тоже с ними.
У Рапосо темнеет в глазах.
– Когда это было?
– Часа полтора назад.
– А где они сейчас?
– У вдовы. По крайней мере, они были там, когда мой агент решил сообщить мне об их передвижениях.
Они умолкают. Полицейский смотрит на проституток, а Рапосо смотрит на него.
– Все ясно, – сдавленным голосом бормочет он. – Деньги у них.
Полицейский недоверчиво кривит рот.
– Ты хочешь сказать, что в посольстве им выдали тысячу пятьсот ливров за красивые глаза?
– Они – члены Испанской академии. Уважаемые люди… Ничего удивительного.
– Дьявол, – чертыхается Мило. – На это мы не рассчитывали.
Светловолосая проститутка забралась к своей товарке в постель, обе укрылись одеялом и со скучающим видом разглядывают мужчин. Мило смотрит на них в последний раз, мысленно прощаясь с незавершенным праздником. Затем с неохотой наклоняется, подбирает с пола рубашку и надевает на себя.
– И что ты собираешься делать?
Рапосо бессильно машет рукой:
– Понятия не имею.
– Если у них есть деньги и они готовы расплатиться, от нас уже ничего не зависит. Книги вот-вот перейдут к ним. В Париже мы ничего сделать не сможем.
– А нельзя чего-нибудь подстроить? Как-нибудь отобрать у них эти книги?
Полицейский хмурится, качая головой.
– Так далеко я зайти не могу, приятель. Двадцать восемь томов не могут раствориться в воздухе. У всего есть свои пределы. Если они эти книги купили, значит, они их законные владельцы.
– А ложный донос или что-то в этом роде, что может им помешать?
– Ты всего-навсего выиграешь несколько дней, тем более если у них теперь связи в посольстве… Если книги у них, сделать уже ничего не удастся.
– А их нельзя конфисковать?
– Нет повода. Тем более продавец – адвокат, это почтенное семейство. Все будет легально и безупречно… С этой стороны точно не подкопаешься!
Одевшись, Мило о чем-то размышляет. Наконец в голову ему приходит какая-то идея, потому что внезапно он улыбается.
– В любом случае, – с недобрым видом уточняет он, – обратный путь неблизок. Вспомни, о чем мы говорили в прошлый раз.
Он заговорил тише, чтобы женщины его не слышали, склоняясь к самому уху Рапосо.
– Много дней, большое расстояние, – добавляет Мило. – А на дорогах между Францией и Испанией много всяких опасностей: волки и бандиты так и кишат, сам знаешь. Обычное дело для наших широт.
– Тоже верно, – соглашается Рапосо, улыбаясь вслед за Мило.
– Даже если бы я не знал тебя так, как знаю, всегда подвернется удобный случай, когда что-нибудь да произойдет… Какая-нибудь досадная неприятность.
Рассуждая в этом духе, Мило приближается к столу, на котором стоит бутылка, наполняет стаканы доверху, подмигивает проституткам и возвращается к Рапосо, протягивая ему стакан.
– Книги – штуки по-своему хрупкие, не так ли?
– Еще бы, – с готовностью отзывается Рапосо.
– Боятся мышей, моли.
– Точно!
– Да и время к ним беспощадно, не говоря уже об огне или воде. Если я не ошибаюсь.
Улыбка Рапосо сменяется хохотом.
– Нет, ты ни в коем случае не ошибаешься!
Мило тоже смеется, поднимает стакан и чокается со своим подельником.
– В таком случае, я уверен, что ты сумеешь обделать это дело, как только подвернется возможность. А может, сам же эту возможность подстроишь, если она вдруг не появится… Как сказал бы один из этих философов, самое ценное из твоих добродетелей – внутренняя цельность.
Дождь прекратился пару часов назад, и фонари через равные промежутки тьмы освещают берега Сены, роняя желтое отражение на черную воду и мокрую землю набережной Конти. Чуть в отдалении заметен освещенный сторожевой кордон, горящий фонарь на Новом мосту подсвечивает возвышающуюся над ним конную статую.
