– Внимание, сеньоры, – провозглашает директор.
Повисает тишина. В самых любезных выражениях, поддерживаемый со всех сторон коллегами, Вега де Селья приветствует путешественников и напоминает о решении Академии отправить их в Париж на поиски главного труда французских философов, обретение коего, подчеркивает он, совершенно необходимо для обновленного издания «Толкового словаря».
– И вот наконец наши друзья и коллеги возвратились, – добавляет он. – Их путешествие было не из легких, что делает их достойными вечной благодарности данного учреждения. А также нашей признательности и нашего уважения. Они пережили все трудности и лишения долгого, тяжелого и полного опасностей пути; однако верно также и то, что пребывание в Париже и знакомства, приобретенные в этом замечательном городе среди выдающихся представителей философского и научного мира, компенсируют изрядную часть перенесенных бедствий…
Его речь прерывают аплодисменты некоторых академиков, заставившие дона Эрмохенеса покраснеть, а адмирала – потупить взгляд. Вега де Селья улыбается, польщенный, смотрит вначале на одного, затем на другого и продолжает речь, подчеркивая, что, по его мнению, путешествие, окончившееся столь чудесным образом, может считаться гораздо более важным явлением, чем обычные академические достижения.
– Это был акт истинного патриотизма, – упрямо твердит он, – осуществленный честными, порядочными людьми, достойнейшими испанцами, жаждущими просвещения и счастья народов. – В этом месте он обводит взглядом собравшихся и останавливается, возможно по чистой случайности, на Игеруэле и Санчесе Терроне. – Поэтому я убежден, что все без исключения оценят их подвиг так, как он того заслуживает… Дорогой сеньор библиотекарь, дорогой сеньор адмирал: ваша Академия, ваш дом, прибежище благородного кастильского языка в моем скромном лице выражает бесконечную признательность вам за все, что вы для нас сделали… Добро пожаловать и сердечное спасибо!
Вновь со всех сторон раздаются аплодисменты, появляются улыбки и звучат поздравления. Участвуя в чествовании с таким видом, будто не кто иной, но именно он побывал в Париже, директор жмет руки и принимает поздравления. Великий, великий день, повторяет он. День славы и ликования.
– Да, но где же книги? – вопрошает кто-то.
Директор делает театральную паузу. Повисают мгновения тишины, в продолжении которых не слышно и жужжания мухи, и вот с победным видом он величественным жестом приглашает всех распахнуть запертые двери и проследовать в зал для общих собраний.
– Итак, «Энциклопедия» в вашем распоряжении, сеньоры академики!
Действительно, за дверями всех ожидает живая и невредимая цель их путешествия: под портретами основателя Академии маркиза де Вильены, а также ее первого покровителя, короля Филиппа Пятого, среди старинных бархатных портьер, мебели с потемневшим лаком и стеллажей с книгами и папками, покрытыми кирпичной пылью, которую нанесло со строительных работ в королевском дворце. Двадцать восемь тяжелых томов, переплетенных в нарядную кожу с золотыми буквами, оттиснутыми на корешке, с величайшей осторожностью разложены на старой скатерти из козлиной кожи, покрытой чернильным пятнами, свечным воском и маслом из светильников; в центре скромной комнаты, которая, по сути, представляет собой горнило, чистилище и светоч кастильского языка. Освещенная всеми источниками света, которые удалось собрать для этого торжественного события: свечами, канделябрами и лампой, подаренной королем Карлосом Третьим, – первое издание «Энциклопедии» выглядит великолепно: истинный памятник разуму и прогрессу, который заключают в себе ее страницы. Один из томов, а именно первый, открыт на Вступительном слове, где академики, владеющие французским, а таковыми являются почти все члены Академии, могут прочитать следующие строки:
Люди, обладающие вдохновением, просвещают народ, тогда как фанатики заводят его в тупик. Однако препятствия, чинимые последними, даже когда их становится слишком много, ни в коей мере не должны помешать свободе, столь необходимой для истинной Философии.
И вот, один за другим, включая небольшую группу, которая в определенный момент делала попытки воспрепятствовать тому, чтобы это произведение прибыло в библиотеку, пожилые академики не торопясь проходят мимо книг молчаливой благоговейной процессией. Вот идет дон Клименте Палафокс, секретарь Академии и переводчик Аристотеля; церковник дон Жозеф Онтиверос, комментатор Горация; дон Мельчор Лоигорри, автор «Доклада о новых технологиях в горном деле и сельском хозяйстве»; дон Филипп Эрмосилья, составитель «Каталога старинных испанских авторов»… Некоторые из них, расчувствовавшись, останавливаются. Другие напяливают очки и почти набожно тянут руки, чтобы прикоснуться к открытым страницам, над которыми склоняются седые головы, лица, подточенные временем, недугами и нелегкой судьбой. Все желают полюбоваться четким оттиском букв, красотой переплета, безукоризненной белизной страниц с широкими полями, отпечатанными на бумаге из тончайшего холста, которая не стареет, не мнется и не желтеет, не подвластная ни времени, ни забвению. Страниц, которые делают людей мудрее, честнее и свободнее.
– Мы проиграли, – говорит Мануэль Игеруэла.
– Не мы, а вы, – отзывается Санчес Террон. – Эта задумка с самого начала принадлежала вам.
Не сговариваясь, притянутые друг к другу инстинктивно и не нуждаясь в дежурных любезностях, они вместе направляются к выходу из Академии в желтоватом свете стеклянных фонарей.
– Экий вы молодец, – издевается Игеруэла, искренне забавляясь. – Как те коты, которые вечно приземляются на все четыре лапы… Сколько у вас жизней? – Он с любопытством косится на собеседника. – Семь? Четырнадцать?
Они бредут не спеша и выходят на площадь Сан-Хиль. На издателе – плащ и шляпа. Голова закадычного его приятеля не покрыта, английский плащ застегнут до самого ворота. На некотором расстоянии от них в ночных сумерках высится огромная бледная громада королевского дворца.
– Все с самого начала пошло не так, – печально произносит Санчес Террон.
– Что вы имеете в виду, поиски «Энциклопедии» или наш с вами договор?
Санчес Террон смотрит на него искоса, с осуждением.
– Договор? Вы преувеличиваете. Формально мы его не заключали.
– Тем не менее все это обошлось в приличную сумму. И вам, и мне… Кстати, хочу припомнить, что вы должны мне еще какое-то количество реалов.
– Я? За что?!
– За последний денежный перевод, который я сделал на имя этого Рапосо.
– Вы не получите от меня больше ни реала, – мигом выходит из себя Санчес Террон. – Ишь, шустрый какой!
Ближе к церкви Сантьяго улицы делаются заметно уже. Ночной сторож, стоя под портиком с пикой и фонарем, подносит руку к шляпе, приветствуя академиков, когда они проходят мимо.
– Что вам вообще известно об этом человеке? – спрашивает Санчес Террон.
– Вы имеете в виду Рапосо? Кормится своими делишками или выпрашивает деньги, когда оказывается в родных местах.
