Вдали, в уличной толпе, показывается Мило. Треуголка полицейского лихо заломлена назад, сюртук распахнут, и фалды его развиваются на ветру, словно крылья птицы, предвещающей дурное, в руках у Мило неизменная витая трость с бронзовой рукояткой. Рапосо подходит к умывальному тазу, стоящему под приклеенной к стене хлебным мякишем цветной гравюрой, на которой изображен пожилой Людовик Пятнадцатый в горностаевой мантии, открывает воду и умывается. Затем надевает камзол и спускается на первый этаж, застегиваясь на ходу. Внизу он оказывается ровно в тот миг, когда гость открывает входную дверь.
– Здорово, приятель, – приветствует его Мило.
Хозяин отеля – его зовут Барбу – сидит, как обычно, в дверях, а его жена и дочь суетятся поблизости. Рапосо и полицейский выходят на улицу. У Мило свежие новости: по его приказу последние дни двое агентов постоянно следили за академиками.
– По-прежнему занимаются своими делами, – говорит он, бегло заглянув в замызганный блокнот, исчерканный карандашом, который выуживает откуда-то из глубин сюртука. – И с ними повсюду таскается этот пройдоха Брингас… Вчера все трое отправились в магазин запрещенных книг, принадлежащий некоему Видалю; однако, насколько мне известно, без особого успеха.
– Может, использовать это дело против них?
– Думаю, не стоит. Все ограничилось разговором. Владелец продает философские сочинения и книжонки непристойного содержания, но твои друзья не приобрели ничего такого, что могло бы их скомпрометировать.
– А куда они направились потом?
Полицейский снова заглядывает в свои записи.
– Тебя бы это вряд ли заинтересовало… Заходили в книжные магазины и букинистические лавчонки на правом берегу, прогулялись до Сент-Оноре, там тоже заходили кое-куда, далее дошли до бульваров, где посетили салон восковых фигур… Поужинали в трактире «Бурбон», местечке не из последних. У меня даже меню имеется: хамон, устрицы, паштет и две бутылки бургундского, из которых полторы высосал этот их Брингас.
Они миновали рынок возле кладбища, где в этот час уже закрыли фруктовые и овощные лавки, и движутся мимо старьевщиков, расположившихся на соседней площади. Ни единого дуновения ветерка не освежает тяжелый влажный зной. Мило потеет под сюртуком и облизывает губы.
– Сегодня я лично следил за ними, – добавляет он. – С утра пораньше они посетили еще два книжных, выпили газированной воды в кафе на улице Гриль, прошлись по Елисейским полям.
– И с ними все время этот аббат?
– Прилип намертво! В голове не укладывается: жрет, пьет за их счет, ни в чем себе не отказывает, к тому же всякий раз тащит их в места подороже.
Оба не торопясь спускаются к Сене по людной улице Лавандьер. Мило отгоняет тростью чистильщика обуви, который преграждает им путь, держа в руках ящик, полный щеток и гуталина.
– Так вот, на Елисейских полях, неподалеку от площади Людовика Пятнадцатого, имела место любопытная встреча, которая, возможно, тебя заинтересует… Я наблюдал за ними издалека, и тут ко мне подошел начальник тамошних гвардейцев, швейцарец по имени Федеричи, давний мой знакомый. Пока мы с ним болтали и он жаловался на светских щеголей, которые, несмотря на запрет, разъезжают по этим местам верхом, я заметил, как аббат поздоровался с какими-то прохожими: две очень приличные дамы, одна в зеленом, другая в голубом, обе с зонтиками и в шляпах с лентами, и два господина, которые их сопровождали… У одного я заметил перевязь Святого Людовика. Мне это показалось любопытным, и я спросил Федеричи, не знаком ли он с ними.
Рапосо поворачивается к полицейскому и смотрит на него очень внимательно. Мило замедляет шаг, снимает шляпу и вытирает рукой лысину, покрытую капельками пота.
– Того, что с перевязью, зовут Коэтлегон, он военный. Второй – парикмахер по прозвищу Де Вёв: хлыщ от парижской моды, которого дамы из высшего общества сделали миллионером.
– Серьезно? Каким образом?
– Представь себе: парикмахеры и модисты с их париками, костюмами и прическами по последней моде – настоящие хозяева города. Сегодняшняя парижская мода – это Де Вёв. Если не ошибаюсь, как-то раз этому пройдохе посчастливилось причесать принцессу де Ламбаль, ближайшую подружку королевы.
– Вот и в Мадриде то же самое… Только там все происходит месяцев на шесть позже, когда до нас наконец добираются ваши свинские журналы с картинками.
Мило смеется, вытирая скомканным платком мокрую изнутри от пота шляпу.
– Одна из дам, та, что в зеленом платье, – художница по имени Аделаида Лабий-Гиар. А в голубом – некая мадам Дансени. Тебе знакомо ее имя?
– Ни разу не слышал. А что, должен?
– Еще бы. – Мило надевает шляпу и продолжает путь. – Это твоя соотечественница.
– Неужто испанка? С эдакой фамилией?
– Это фамилия мужа: Пьер-Жозеф Дансени был комиссаром короля по продовольствию, а в итоге сколотил себе состояние, торгуя недвижимостью. Прежде он возглавлял французскую торговую миссию в Сан-Себастьяне, где познакомился со своей будущей супругой, женился и увез ее с собой. У них роскошный особняк на Сент-Оноре и поместье неподалеку от Версаля.
– А испанскую ее фамилию ты, случайно, не знаешь?
– Эчарри – вот как ее зовут. Полное имя – Маргарита Эчарри де Дансени. Дочь какого-то испанского финансиста.
Рапосо напрягает память.
– Точно, был один Эчарри, он был связан с банком Сан-Рафаэля, пока тот не лопнул.
– Наверняка тот самый. Разумеется, человек очень состоятельный… Дочка привыкла к роскоши: элегантная, богатая, настоящая светская дама. Устраивает каждую среду у себя в гостиной знаменитые вечеринки, что-то между философией и литературой.
– Возраст?
– Лет тридцать. Или даже больше. Злые языки утверждают, что ей никак не меньше сорока… Бледная кожа, глазища здоровенные, черные: одна из тех красивых женщин, которые ни на секунду не забывают о том, что они красивы. И пользуются этим.
– Не могу взять в толк, что общего у этой красотки с аббатом Брингасом?
– Если узнаешь, удивишься еще больше.
– Говори, не томи.
Мило, неплохой рассказчик, пускается в объяснения. Федеричи – швейцарец, о котором он недавно упомянул в разговоре с Рапосо – шеф охранников, следящих за порядком в районе Елисейских полей. Человек он аккуратный, серьезный, и, как всякий швейцарец, лишен воображения, однако именно поэтому от него ничего не ускользает – ни имя, ни лицо, ни мельчайшая деталь, если дело касается вверенного ему участка. По его словам, этот аббат Брингас – фрукт еще тот; когда-то он был задержан якобы за распространение политических памфлетов, а на самом деле – за порнографию. Так вот, помимо всего прочего, это человек довольно образованный и по-своему обаятельный. По крайней мере, так говорят. В общем, он не только шляется по кофейням, где собираются писатели и философы, но и пользуется расположением в определенных кругах парижского света, отчасти благодаря своему экзальтированному характеру. Его принимают в хороших домах, включая гостиную мсье Дансени: на вечеринках его супруги Брингас играет роль обаятельного и талантливого шута.
