Он умолкает, горестно качая головой, затем указывает на четырех женщин, которые мирно шествуют впереди них.
– Бог не благословил вас потомством, не так ли?
– Я в это не верю, – отвечает его собеседник напыщенно, почти торжественно.
– В Бога?
– В потомство.
– Простите… Я не очень понял, во что именно вы не верите?
– В потомство, говорю же. Приводить детей в этот несправедливый мир, обрекая на рабство, означает умножать несправедливость.
Игеруэла чешет голову под париком.
– Любопытно, – заключает он. – Так вот почему у вас нет детей… Чтобы не рожать маленьких рабов. Биологическая филантропия, вот это что. Потрясающе!
Санчес Террон мигом реагирует на издевку:
– Идите к черту.
– Может, пойду, а может, и нет. Будет и на нашей улице праздник. – Игеруэла останавливается и вонзает в собеседника свои маленькие и злые глаза. – А сейчас наипервейшее дело – чтобы вы мне разъяснили, до каких пределов наш Рапосо может дойти в своих действиях по отношению к людям.
Санчес Террон глубоко вздыхает, боязливо косится по сторонам, затем переводит взгляд на издателя.
– Людей нельзя трогать, – робко подытоживает он.
Игеруэла подбоченивается. Его насмешливая улыбка выглядит сейчас почти оскорбительной.
– А если другого выхода не останется? Не будем же мы торговаться, как Каифа с Пилатом.
Санчес Террон сердито погружает подбородок в свой пышный шарф.
– Я уже сказал все, что хотел. Людей не трогать. Вы меня поняли? Все и так зашло слишком далеко.
Последние слова он произносит с яростью, после чего в три прыжка оказывается возле своей супруги, берет ее под руку, сухо раскланивается с женой и дочками Игеруэлы и поспешно исчезает. Игеруэла стоит неподвижно – как всегда, вытянутый, напряженный, с хитрой и жестокой улыбкой глядя вслед удаляющейся спине. Ишь ты какой, Критик из Овьедо, шепчет он с сарказмом. Черт бы подрал тебя самого и всю твою лицемерную шайку! Настанет день, с ненавистью думает он, когда все эти философы-самозванцы, тщеславные педанты, заседающие день-деньской в кофейнях, расплатятся по счетам как положено – и перед Богом, в которого не веруют, и перед людьми, которых они, утверждая, что любят, на самом деле презирают. Санчес Террон тоже за все заплатит сполна этими своими чистыми ручками, брезгующими пожимать чужие руки, чтобы не подхватить какую-нибудь заразу. А неприятные решения, которые рано или поздно все равно кто-нибудь должен принять, принимают за него тем временем другие люди.
В Париже вечер. Аббат Брингас уже ушел к себе домой. Дон Эрмохенес отдыхает, укрытый одеялом, с носа его свисает кисточка от ночного колпака. Рядом, в рубашке и жилете, читает внимательно дон Педро. Снаружи доносится грохот экипажей, проезжающих по булыжной мостовой улицы Вивьен.
Если наше незнание природы породило богов, изучение ее законов призвано этих богов разрушить.
Книга называется «Systе́́me de la nature»
[70]
. Адмирал купил ее во время одного из своих последних походов по книжным лавкам, она издана в Лондоне десять лет назад и подписана «М. Мирабо»; однако всем давно уже известно, что ее настоящий автор – энциклопедист барон Гольбах.
Не лучше ли броситься в объятия слепой природы, не имеющей ни мудрости, ни смысла, чем прозябать всю жизнь в рабстве у так называемого Высшего Разума, основной замысел коего состоит в том, чтобы несчастные смертные вольны были ослушаться его повелений, сделавшись тем самым вечными жертвами его же беспощадного гнева?
За окном смеркается, и в комнате тоже сгущаются сумерки. Адмирал откладывает книгу и зажигает свечи в подсвечнике на ночном столике. Для этого он пользуется новейшим изобретением, которое также приобрел в эти дни в Париже: это маленький кусочек кремня и стальное колесико, надетые на латунную трубочку, внутри которой находится фитиль; чтобы зажечь его с помощью искры, достаточно резко повернуть колесико. На самом деле это всего лишь упрощенный вариант огнива, из тех, что гренадеры с давних пор носят в своем снаряжении, чтобы в нужный момент поджечь гранату. Во Франции его называют брике, что и соответствует испанскому слову «огниво». Очень практичное изобретение, полагает адмирал, которое, безусловно, будет с успехом использоваться для хозяйственных нужд и в путешествиях. Да и курильщики мало-помалу введут его в свой повседневный обиход. Прежде чем вернуться к чтению, дон Педро дает себе слово на одном из собраний Академии поставить вопрос о том, чтобы название нового предмета внесли в ближайшее издание «Толкового словаря» в виде самостоятельной статьи или же расширив понятие «зажигалка», которое по сей день употребляется только в значении трубочки с фитилем.
Смиренно выносить гнет несправедливого и внушающего ужас божества способен лишь верующий, который даже не пытался рассуждать.
– Что-то холодно мне, – бормочет дон Эрмохенес, ворочаясь под одеялом.
Адмирал вновь откладывает книгу, с некоторым трудом поднимается с кресла – после долгого неподвижного сидения его длинные конечности затекают, – подходит к окошку и закрывает его. Вернувшись к креслу, он видит, что его друг открыл глаза и смотрит на него со слабой улыбкой.
– Мне уже лучше, – говорит он, предупреждая вопрос.
Дон Педро усаживается рядом и щупает пульс. Пульс еще слишком частый, однако сердцебиение почти в норме: и наполненность, и частота.
– Еще глоток лимонной воды?
– Благодарю.
Адмирал помогает дону Эрмохенесу усесться поудобнее и подносит ему стакан.
– Вы спасли мне жизнь, – говорит библиотекарь, снова укладываясь, – выгнав этого доктора… А вам не показалось, что десять франков – чересчур дорого?
– Я заплатил, чтобы отвязаться от него, дорогой друг. Уверяю вас, мы дешево отделались.
– Не удивлюсь, если Брингас получит из этих денег комиссионные. Два сапога пара.
Дон Педро от души смеется.
– Мы слишком хорошо знаем эту разновидность лекарей, дон Эрмес. Им горы нипочем: чуть что – за ланцет, и поминай как звали… Рвотные и кровопускания – вот их конек!
– Мне только рвотных не хватало, – вздыхает дон Эрмохенес.
Несколько секунд они молчат. Через окошко видно, как багровеет небо над крышами.
– Что вы читаете?
– Первый том книги, которую купил вчера… Гольбах, вы его знаете.
– Он тоже запрещен?
– Еще как. Его запретили даже в просвещенной Франции. Вот, взгляните: издано в Лондоне.
– И как он вам? Интересно?
– Не то слово! Я убежден, что каждому обязательно нужно его прочитать, особенно молодежи в том возрасте, когда требуется наставник… Впрочем, большую часть книги вы вряд ли одобрите, если даже возьметесь.
