– Мы вас одного не бросим. Побудем здесь, пока не вернутся ваши друзья.
Улыбка обнажает ровные белые зубы и подчеркивает блеск черных глаз. При дневном свете мелкие изъяны и крошечные морщины у нее на лице заметны сильнее; но это, думает адмирал, нисколько не вредит ее красоте. Наоборот, делает ее более взрослой и зрелой. И более привлекательной, чем если бы кожа ее была безупречной, все еще чистой и лишенной отпечатков личной истории, как у прелестной юной девушки.
– Как вам вид, сеньор адмирал?
Она кивает в сторону, но смотрит по-прежнему на него.
– Превосходный, – невозмутимо отвечает дон Педро, выдерживая ее взгляд.
– Сеньор Коэтлегон тоже обожает это место. И сеньор Лакло.
– Что ж, меня это не удивляет.
Несколько минут они поддерживают ни к чему не обязывающий светский разговор. От поисков «Энциклопедии» переходят к ресторанам и кофейням Парижа, затем – к универсальной эффективности магнетизма и удивительным свойствам гипноза, сделавшимся последним писком моды. Адмирал все время чувствует на себе пристальный взгляд Коэтлегона. Тот, как и его приятель Лакло, одет по-вечернему: приталенный камзол с узкими рукавами, короткий жилет и парадная шпага. На груди висит орден Святого Людовика, а на треуголке сверкает кокарда, указывающая на то, что перед вами – бывший военный. Пару раз, повернувшись в его сторону, дон Педро замечает мутный, невыразительный взгляд этого субъекта.
– Мы собирались посидеть и выпить чего-нибудь холодненького на террасе Фейан, – говорит мадам Дансени. – Хотите к нам присоединиться?
В этот миг возвращаются дон Эрмохенес и Брингас, и после необходимых приветствий и пары шуток в адрес аббата, которые тот воспринимает стоически, все пускаются в путь по бульвару, обсаженному липами, до Вандомской площади. На противоположной от них стороне в центре площади, между двумя роскошными особняками, которые обрамляют ее по периметру, высится статуя Людовика Четырнадцатого.
– Я бы сейчас с удовольствием съела мороженое, – говорит мадам Дансени.
«Киоск Фейян» – маленькая кофейня под открытым небом у самой ограды, прямо на террасе сада Тюильри. Это бойкое место принадлежит швейцарцу-охраннику, из тех, в чьи обязанности входит стоять у ворот. Все рассаживаются вокруг одного из свободных столиков, так что мадам Дансени оказывается между Коэтлегоном и адмиралом. Заказывают мороженое, лимонад, кофе; Брингас вдобавок просит булочку с сахаром и с маслом. Обсуждают последние версальские сплетни, полет на воздушном шаре, заполненном разогретым воздухом, который изготовил некто Шарль, интереснейший визит академиков в Королевский кабинет естественной истории, а также кабинет физики мсье Бриссона из Академии наук.
– Наверное, за эти дни вы обошли все парижские книжные, – говорит мадам Дансени. – Помимо «Энциклопедии», которую вы так настойчиво преследуете, удалось вам приобрести что-нибудь еще?
– Кое-что. К сожалению, мы не имеем права набирать много багажа.
– Об этом не беспокойтесь. Вы всегда сможете переслать книги отсюда в Мадрид. Мой муж с удовольствием вам поможет.
– Возможно, мы воспользуемся вашим любезным приглашением, – благодарит дон Эрмохенес. – Просто невероятно, сколько книг здесь издают!
– Воспользуйтесь, очень вас прошу! Мы даже сумеем переслать вам запрещенные книги, если понадобится.
– Философские? – спрашивает заинтересованный дон Эрмохенес.
– Конечно. В прямом и переносном смысле, – с ехидной усмешкой отвечает она. – Все зависит от вашего желания.
Внезапно библиотекарь багровеет: он сообразил, о чем идет речь.
– Ой, простите, – сконфуженно бормочет он. – Я вовсе не собирался… Я…
– Не беспокойтесь, – смеется Лакло. – Мадам нисколько не сердится. Наоборот, она и сама любительница почитать философские книжки, не правда ли, Марго? В прямом и переносном смысле.
Дон Эрмохенес моргает, он смутился еще сильнее.
– Вы хотите сказать, что…
– Именно, – приходит на помощь мадам Дансени. – Именно это бесстыжий Лакло и хочет сказать.
– Пустая трата времени, – ворчит Брингас, недовольный тем, куда устремился разговор. – Ужасающее легкомыслие, особенно когда рядом столько книг действительно философских, благотворно воздействующих и на разум, и на дух.
Мадам Дансени, рассматривавшая адмирала, поднимает тонкую руку с ухоженными ногтями, на которой сверкает пара драгоценных камней. Какая белая кожа, удивляется дон Педро. С чуть заметным рисунком тонких голубоватых вен.
– Не огорчайтесь, сеньор аббат, – говорит мадам Дансени. – Всему свое время. Дойдет черед и до них.
Коэтлегон смеется, однако смех его не нравится адмиралу: высокомерный, самоуверенный. Даже, возможно, пошлый. Смех человека, который получил – или считает, что получил – все то, чего не досталось другим.
– Излюбленный час Марго – время утреннего завтрака, – говорит Коэтлегон, глядя адмиралу в глаза.
Не замечая сложной игры взглядов и недомолвок, дон Эрмохенес кротко улыбается мадам Дансени.
– Это так, сеньора? Или господа шутят? Верно, что вы читаете… гм… философские книги, которые не в полной мере являются таковыми?
– Да скорей всего, эка невидаль, – мрачно огрызается Брингас.
– Совершенно верно, – кивает мадам. – Между прочим, нет более симпатичного чтива. Взять хотя бы «Félicia»
[78]
, «Mémoires de Suzon»
[79]
или «Thérèse philosophe»
[80]
, которую я сейчас читаю. Как говорит Коэтлегон, со свойственным ему бесстыдством, я их читаю обычно по утрам, лежа в постели, после завтрака… Некоторые из них чудесно написаны, многие увлекательны, а есть и такие, где, несмотря на развратное обличие, обнаруживаешь настоящую философскую глубину.
Лакло шутливо кладет руку на сердце и произносит:
– Мы оба на мгновенье возрождаемся, чтоб снова умереть… Бог мой! Какая ночь! Какой мужчина! Что за страсть!
– Полно, Лакло, – останавливает его мадам Дансени.
– Почему? Это всего лишь отрывок из «Фелиции», один из наиболее пристойных. Не думаю, что господа обидятся.
– Да, но могу обидеться я.
Лакло смеется, прихлебывая лимонад.
– Вы, дорогой друг? Минерва обидится на Сафо? Никогда не поверю!
– Эти господа примут меня за красотку из Оперы.
– Очень сомневаюсь! Они для этого слишком умны… – Лакло поворачивается к адмиралу и библиотекарю. – Иной раз, когда мы, счастливые смертные, удостоенные высочайшей милости, имеем честь быть приглашенными на завтрак, Марго в прекрасном шелковом дезабилье возлежит, опершись на подушки, как королева, и заставляет нас читать ей вслух отдельные страницы… И это, даю вам слово, господа, несравненно приятнее, чем ее гостевые среды.
