– Изыди, изыди Охриманово отродье!!! – выкрикивал он. – Отойдите от меня, бессы!
Эхо далеко разносилось по сводчатому коридору.
Они прошли еще одну камеру – открытую. У дальней стены, напротив входа, горела жаровня. За колченогим столом сидели монах в порыжелой сутане и писарь. Камеру, помимо углей в жаровне, освещали лучины в светцах грубой работы. В стену были вделаны кольца с цепями. А со сводчатого потолка свисал дубовый блок. На перекинутой через него веревке висел привязанный за руки длинноволосый человек в рваной рубахе до колен. К. ногам его был прикован короткой цепью чурбан. Это была знакомая Торнану, одинаковая во всех мирах и временах дыба. Глаза человека были закрыты, он тяжело дышал. Два крепких мужика в кожаных штанах и бахилах хлопотали вокруг него. Один раздувал угли в жаровне, второй калил в жаровне инструменты своего ремесла.
Они прошли и эту камеру, когда в спину Торнан ударил дикий вопль, заставивший его вздрогнуть. Кричала женщина:
– Как больно!… Я невиновна… Светоносный свидетель!… А-а-а! Помогите мне, я умоляю! Помогите! Во имя Митры! Сжальтесь… Помогите!
– Вот ведь как стараются! – похвалил один из конвоиров. – Вот присмолили еретичку! Всегда бы так…
Затем навстречу им выбежал палач, тяжело дыша, гнусно и на редкость однообразно выражаясь, угрожая какому-то Жикареду разодрать задницу по самое горло, если тот еще подбросит ему такую работу. Зло стеганул кнутом по стене и ушел обратно.
Но вот наконец Торнана подвели к дверям, отворили их, миновали еще две двери и остановились перед третьей. Стражники, приняв подобострастные позы, остановились и постучали. Затем толкнули дверь и ввели заключенного.
Глазам его предстало обширное длинное помещение. Выглядело оно, надо сказать, довольно необычно. Слева от Торнана за полуотдернутой занавесью имелся альков с узкой кроватью и парой сундуков – видать, местный хозяин обитал прямо на рабочем месте… На стене, подобно оружию в доме воина, была развешана коллекция топоров, но не боевых, а используемых исключительно палачами. От небольших, коими представители этой древней профессии отсекают пальцы и кисти рук, до тяжелых, двадцатифунтовых «казнильных», даже в руках неумехи сносящих голову с одного удара, входя при этом в дубовую плаху на пол-ладони.
Тут же, прямо у стены, стоял хитрый пыточный станок, с зажимами и ремнями, позволявший зафиксировать тело допрашиваемого в любом положении.
В противоположном конце залы переливался золотом углей огромный древний камин, рядом располагался длинный дубовый стол. С одной стороны на нем стояла грязная посуда, с другой валялись свитки и письменные принадлежности. Как сразу отметил Торнан, тут же на столе были разбросаны их вещи – взгляд тут же выделил его куртку и ятаган и одну из грамот Мариссы с большой зеленой печатью.
А у стола находилось основательное кресло, в котором сидел высокий худой человек – видимо, тот самый великий инквизитор.
Его внешность вполне соответствовала профессии. Больше всего он походил на хищную птицу. Высокий, прямой, костлявый, гладко выбритый. На худом лице, помимо пронзительного взгляда черных глаз, выделялся большой горбатый нос, как бы заслонявший собой все остальное. Его тонкие губы кривились в саркастической усмешке, глубоко посаженные глаза словно бы прятались под кустистыми бровями.
Инквизитор с легким презрением смотрел на вошедших.
– Развяжите и убирайтесь, – бросил он.
– Будь сполнено, отец Саректа.
Руки Торнана оказались свободны.
Они остались вдвоем.
Отец Саректа, встав, подошел к капитану, внимательно посмотрел на него. Лицо инквизитора было худым, туго обтянутым кожей, глаза – злыми, холодными. Как и полагалось инквизитору.
– Как твое имя, человек?
– Торнан.
Приор кивнул, потер руки.
– Торнан? Так вот, Торнан, скажи мне: хочешь ли ты жить?
– Конечно…
– Ваша милость…
– Конечно, ваша милость…
– Тогда подойди к окну, будь любезен, и посмотри – что ты там видишь?
Торнан повиновался.
За на редкость прозрачным стеклом был виден один из внутренних двориков замка, где стояла неуместная тут, на первый взгляд, большая, неровно сложенная печь с высокой трубой. Вокруг нее суетились закопченные типы.
Торнан невольно улыбнулся, но тут истопники вытащили из зева печи большой железный поддон, на котором цепями был привязан… Привязан… Привязано то, что когда-то было человеком.
Любой на месте Торнана похолодел бы при виде этого зрелища. Торнан тоже не стал исключением.
– Так что ты видишь, Торнан? – Голос инквизитора был мягок и вкрадчив.
– Печь… ваша милость, – ответил капитан, оборачиваясь. Губы его дрожали без всякого притворства.
– И все? – Инквизитор почти улыбался.
– Н-нет…
– Ваша милость…
– Никак нет, ваша милость, – сообщил Торнан.
– Вот именно, друг мой, вот именно! – Инквизитор вновь улыбнулся. – Эта штука именуется геенницей, потому что в ней горят великие грешники. У меня будет много вопросов к этой твоей послице, да и к фомору… – продолжил Саректа. – Я собираюсь отвезти их в Тарен, где их судьбу будут решать на Совете Приората. Возможно, речь идет о заговоре служителей лжебогов и демонов против истинной веры. Вскорости нам предстоят великие дела во славу Митры, и нельзя упускать ничего, что могло бы им повредить. Тем более, – он самодовольно усмехнулся, – накануне выборов Великого Инквизитория. Но вот что до тебя… Учитывая обстоятельства, я пришел к выводу, что твоя вина невелика, – жрец смотрел почти доброжелательно. – Ты не колдун и не слуга лжебогов – ты наемник. К тому же ты и не логр – ты варвар, чужеземец, ты не знаешь, да и не можешь знать истину. Высота Митры выше твоего понимания, и это не вина твоя, а беда… Ты пошел с этой девкой и колдуном ради золота. Так что тебя можно было бы простить… при определенных условиях…
Инквизитор чуть подрагивающей рукой вытащил из мешочка на поясе катышек темной смолы и торопливо прожевал, блестя глазами. Торнан не подал виду, тем более кое-какие подозрения возникли у него уже давно. Всякие зелья, мутящие разум, имели немалое хождение в Логрии, и в некоторых местах уже поговаривали, что их надо бы запретить к продаже.
– Но, может быть, – словно спохватился Саректа, – ты думаешь, что мне нравится кого-то пытать или дышать дымом от сожженных людей, пусть даже это злодеи и безбожники? Совсем нет – я, наоборот, люблю людей. И именно поэтому мой долг – быть беспощадным. Ибо мы, инквизиция, защищаем людей от колдунов, продавшихся Охриману, еретиков и безбожной мерзости, – гордо произнес Саректа.
Он прошелся взад-вперед и вновь сменил тему беседы:
– Знаешь, что бывает с человеком, которого сунут в печь? – Инквизитор не переставал пожирать могучую фигуру Торнана взором. – Хорошо, если геенница как следует прокалена, и тогда грешник от боли приходит в беспамятство почти сразу, хотя от его крика у палачей потом полдня звенит в ушах… Кстати, ты знаешь, как зовут этих палачей? Поварята, ха-ха! Но иногда у нас не хватает дров, и тогда еретик медленно запекается… На прошлой неделе один прирезавший монаха солдат горел почти полчаса, прежде чем умолк. Но сейчас речь не о них, и даже не о моем боге, а о тебе… Знаешь, когда я увидел тебя первый раз, я понял одну вещь… – Он повернулся и, глядя в глаза Торнану, сообщил: – Ты – тот, кого я давно ищу. Ты – мой мужчина.
