Да, если так, судьба пошутила над ней веселую шутку.
Есть еще, правда, и такая возможность – дать выцедить кровь из себя… В старых легендах собой обычно жертвовал вождь.
– Торнан, – дернул его за рукав Чикко, – я понимаю, но… Ты это – не тяни. Я не ослабел пока, но чем быстрее, тем лучше. Не тяни, как у вас говорят, это… быка за рога.
– Ладно, не буду, – произнес Торнан, поднимаясь.
– Это так? – только и спросила амазонка, обращаясь к шаману, когда капитан закончил говорить.
– Да так, Рисса… – произнес тот и добавил: – Если б я мог, я бы сам умер за вас, но вот – никак не получится.
– Торн, я буду тянуть жребий вместе со всеми, – отчеканила Марисса. – Это дело Великой Матери, за которое я клялась умереть, если придется. Моя жизнь в ее руке, и если она ей нужна – я ее отдам!
И, не говоря больше ни слова, принялась кинжалом раскалывать подобранную тут деревяшку на щепочки, одна из которых будет короче другой.
Торнан глядел на нее, пытаясь проглотить ком в горле. Что будет, если жребий вынет Марисса?! Предложить себя вместо нее? Так ведь она ни за что не согласится!
Он думал ровно столько, сколько потребовалось амазонке, чтобы выстругать жребии. И принял решение. Жестокое, но правильное – как удар ножа в сердце в муках умирающего пленника норглингов, с которым те сотворили любимого ими «багрового орла» или «синюю змею».
Кто бы ни вытянул жребий – Дорбодан или Марисса… Один удар воительнице в лоб, чтобы вырубить враз и надолго. Второй – в висок герцогине: чтобы по крайности отошла без мучений. А потом – ятаганом по яремной вене, и крови будет с избытком. Вот так – и пусть потом госпожа младший посол проклянет его самым страшным проклятьем! Пусть его презирают, а старик Дий не пустит в свой удел. Но такова участь командира: делать то, что должно. Если кому-то суждено умереть, пусть умрет самый ненужный миру.
Будь на месте капитана другой человек, тот бы задал себе вопрос: а дано ли ему право определять, кто этому миру нужнее? Но даже тень этой мысли не пришла в голову анту. Он просто молился, чтобы жребий вытянула та, кому все равно умирать, избавив его от греха.
– Жребии готовы, – сообщила Марисса, протягивая щепки. – Торн, давай – кому первая!
– Постойте! – вдруг порывисто вскочила Лиэнн. – Чикко, – дрожащим голосом сказала она. – А кровь… кровь обязательно должна быть из… из одного человека?
ПРЕДЗНАМЕНОВАНИЯ
Книга Айгана. Часть 111. Столбец 17. Считается утраченной более восьмисот лет назад
Разрушитель придет в ночи, и поступь его будет шагами Великого Ужаса, глазами его будут смотреть Древние, которых изгнали в Вечность Благие Боги, и пробудит он тех, кто ныне спит и кому во времена забытые приносили жертвы. И откроются врата, и Мрак хлынет, и демоны Бездны явятся, спящие под руинами мест, где им поклонялись.
Сам Четырехрогий склонится перед ним, и разрубит он Рикейские горы мечом огненным, смешает Запад с Востоком.
И будут люди друг друга губить – сначала за золото и сокровища, потом за кусок хлеба, а потом – чтобы глад свой насытить.
И не останется ни колоса на полях, ни агнца в хлеву. Ни города, ни дома. Ни стран, ни королей.
Но Разрушитель – лишь предтеча Хозяина Своего, перед которым он ничто, и даже Древние – лишь жалкие черви. И придет он на Землю, и немыслим будет облик его и невероятны дела.
И прекратится время людей. И лишь один из тысячи переживет время своего рода. И будут люди редкими и пугливыми, как ныне гнорры и болгины, и иные неведомые и страшные хозяева будут у мира. И мрак опустится, и не будет света, но будут живые рады сумраку, как счастью великому. И будет мир сей принадлежать Злу и Тьме – но даже эти Зло и Тьма будут нелюдскими.
Так будет, говорю я вам, и ничто, кроме судьбы, отвратить это не может. Ибо все, что родилось, и умереть должно. И боги не сумеют остановить Зло Неизреченное и тоже умрут. Лишь если переменится судьба мира, то этого избегнет он.
Так говорю я, Айган, что говорил с демонами и богами, и видел прошлое и будущее.
* * *
– Не забыли? Когда я закончу вертеться, кровь уже должна быть готова, – сообщил Чикко. – Так что приступайте прямо сейчас, – и шагнул в круг, в центре которого светились рдеющим пламенем угольки.
На нем не было ничего, кроме нескольких амулетов.
Запрокинув голову, Чикко начал петь, медленно переступая на месте, потом двинулся вдоль неровно обведенного круга. Песня его была непонятной и жутковатой – без слов, даже без привычных мурлыканий.
Дребезжащие металлические звуки шли прямо из горла.
Пожалуй, окажись кто у развалин сейчас, решил бы, что это какой-нибудь приблудный демон славит своих неведомых темных богов.
– Все готово? – зачем-то спросил капитан, не оборачиваясь.
– Да, – хриплым дрожащим голосом ответила Марисса – она явно была не в себе.
Торнан присел на корточки возле Лиэнн, обреченно вытянувшей над сосудом руку. Сосуд был еще тот – найденный в лабиринтах темных комнат человеческий череп из обожженной глины, раза в два больше прототипа. Видать, священный сосуд, употреблявшийся для каких-то древних ритуалов (может, даже для той самой жидкости, что сейчас в него прольется).
В последний момент герцогиня дернулась было, но Дорбодан мягко удержал ее.
Быстрое движение клинка – и черная в полумраке жидкость потекла на дно жуткой чаши. Потом кожаный ремешок живо перетянул девичью руку выше локтя, а лоскут, оторванный от рубахи амазонки, закрыл разрез.
– Отлично сделано! – Было видно, что Дорбодан вполне оценил ловкость, с какой Марисса забинтовала рану.
А через миг он сам уже стоял на коленях, торопливо заворачивая рукава сутаны.
Когда и с космографом было покончено, настал очередь Мариссы.
– Режь по шраму, – скомандовала она, протянув левую руку. – Мне новые отметины вроде как ни к чему.
Торнан коротко полоснул по хорошо видному даже сейчас широкому рубцу на запястье – тому самому. Ни единая жилка не дрогнула в лице амазонки. Когда сосуд наполнился уже на три четверти, Торнан отодвинул ее. Пришла его очередь.
Верный клинок почти без сопротивления отворил жилы на предплечье. Почему-то в этот раз сосуд наполнялся очень медленно – или это ему лишь казалось? Но вот череп оказался почти полным. Пережав кровоток чуть ниже локтя. Торнан обернулся на воющего и гудящего шамана, пока Лиэнн и Дорбодан неловко бинтовали руку.
Чикко продолжал свой жутковатый бег размеренно и целеустремленно, как цирковая лошадь. Было что-то нелюдское и потустороннее в его фигуре со свисающими мертво вдоль тела руками, с запрокинутой под немыслимым углом вверх головой, и щуплое безволосое тело отливало оттенком брюха снулой рыбы.
