– Да с какой стати?! – взревел Торнан. – Мне, если хочешь знать, до ваших обычаев вообще дела нет!
– Но ведь я… ненастоящий! – выдохнул Чикко.
С удивлением Торнан взирал на приятеля.
– О, бог Грома, прародитель мой! – воскликнул он, обратив лицо к небу. – Ну если ты так плохо думаешь обо мне, то… – он запнулся.
– Я не настоящий! – повторил Чикко. – И даже богов-защитников не имеющий! Любые боги мной побрезгуют! Пальцем деланный, а не как положено у людей! Но… но ведь меня тоже родила мать, как и всех вас! – невпопад восклицал он. – И она не тетка, а лучшая в мире! И отец любил меня не меньше…
И вдруг тихонько заплакал.
Торнан лишь горестно всплеснул руками. Ну что ты будешь делать? Ну почему, во имя всех небес, ему досталась такая команда, состоящая из глупой девчонки, не следящей за языком, и мага, не понимающего самых элементарных вещей?
Что ему оставалось? Он просто снял с пояса флягу и принялся вливать красное вино в рот всхлипывающего шамана.
* * *
Все, что случалось в его жизни, Чикко переносил достаточно легко. А случалось с ним много такого, что другого убило бы наверняка. Но Чикко перенес все, что ниспослала ему судьба, и главным образом потому, что на самом деле, как думал его приятель, так и остался, по большому счету, диким человеком с диких островов.
Он много знал и много умел, он многому научился, и прежде всего – научился ловко выживать в большом и неприветливом мире. В первый же год, ступив на землю Логрии, он каким-то шестым или двенадцатым чувством понял, что к чему. Он привык питаться жареной требухой и колбасами с жаровен, он познакомился с ворами, срезающими кошельки, и «ломовиками», что таскали вьюки с повозок и караванов, и освоил их ремесло, отводя глаза караульщику или обираемому купчине. Он научился болтать на полудюжине языков и даже освоил грамоту – чтобы читать чародейские книги. В борделях он перепробовал женщин всех цветов кожи и рас. Затем поднялся выше, пристроившись к мошенникам и аферистам. Сунулся было в игорные притоны, но быстро понял, что его рано или поздно вычислят и укоротят на голову. Потом было тяжелое и бессмысленное ученичество у чародея. И вновь он пережил крах своих надежд, и вновь начал сначала.
Его азартная и опасная жизнь приносила ему золото, но с той же легкостью его поглощала. Он копил и терял…
Монеты, потраченные на баб, проигранные, просто непонятно как разошедшиеся. Пять сотен, утонувшие вместе с кораблем на переходе из Нейсе. Тысяча сто, вложенные в торговлю благовониями и украденные приказчиком торгового дома. Три с лишним тысячи, отобранные у него в последний раз…
Помогало ему в жизни одно качество, оставшееся со времен жизни в племени. Он не беспокоился о будущем и старался не вспоминать прошлое. Будущее придет, тогда и будем о нем беспокоиться, и что толку бояться бедствий грядущего дня, если они могут и миновать по воле судьбы. Зачем бояться бед, которые еще не наступили?
И тем более – какой смысл мучаться уже свершившимся прошлым, которое ты не можешь изменить?
Лишь во снах на него иногда накатывали эти мучительные воспоминания – о его пути в большом мире: пути чужака и неудачника, чьи умения все никак не могут устроить его жизнь.
…Стой там, мой неудачливый ученик и позор нашего рода! А ты, дура, одевайся и уходи – с тобой я поговорю после… Нет, ты не надевай штаны, потому что сейчас я отрежу тебе то, что довело тебя до греха. Я не шучу – иди сюда. Что… ты… Ты угрожаешь мне! Ты ударил меня… О, предки, как же больно… Если бы так же, как чары, ты учил наши законы!!!
Будь ты проклят! Я не дядя тебе! Счастье, что отец твой не дожил! Уходи – ты больше не слуга предков и духов, ты не человек моей крови!!!
… Что, лягушкино отродье? Да я лучше с шелудивым ослом лягу, чем с тобой! И подавись своим серебром! Я честная женщина, и мой папаша, если хочешь знать, был дворянин! Что с того, что я шлюха – по-твоему, раз шлюха, то со мной можно делать что хочешь?! Убирайся, пока я тебе зенки не выцарапала!…
…Да, неплохо ты меня залечил – словно и не попортили мне шкуру. Деньги будут завтра… Чего-о? Так, я не понял, мелкий, ты что же, мне не веришь? Не веришь мне-е-е?!
…Нет, Чикко, я, конечно, тебя уважаю, ты меня с того света, почитай, вытащил, но ты все же чушок белоглазый – ты уж не обижайся…
…Сколько там у тебя – двадцать «корон»?Ладно, остальное принесешь до конца седьмицы. То есть как нет? У воровского лекаря и нет денег? Все, говоришь? Эй, братцы, потрясите его хорошенько! Переверните это стойло, и если найдется хоть медяк, я тебя заставлю его съесть!… Да, и в самом деле больше нет. Ладно, давайте его в холодную до утра. И пяток плетей всыпьте, чтоб не крысился. А то обычай завели – стражу не уважать!
…Друг, не держи на меня зла – ну, врезал, ну с кем не бывает?Я же шутя… Ну вот – зубы целы, и губа почти не распухла… Ну, не обижайся…
…Нет, извини – лечить ты будешь, но цепи я с тебя не сниму: мало ли – вдруг ты без них куда убежишь? С вами, колдунами, глаз да глаз нужен! Ну, давай, готовься – там уже больной пришел, мне серебра принес. И чтоб хорошо лечил: а то ведь можно тебя и в забой отправить!
…Чикко, бездельник, ты, видать, моей смерти ждешь? Ты, может, надеешься, что будь у тебя моя лавка, то сразу получишь все, к чему я почти два десятка лет карабкался?! Ну, тогда ты еще больший дурак, чем я думал!
Но приходил день, и все забывалось.
Но вот в этот раз… Не в тайне даже дело – хотя любой логриец, наверное, узнав, что родился таким способом, наложил бы на себя руки от стыда. Другое саднило душу – как эта девка просто и походя напомнила ему, кто он такой…
Глава 18. ТРИ ЧЕТВЕРТИ ДЕЛА
Поздний вечер следующего дня
Луна сияла на небе в окружении ярких звезд, отбрасывала мягкий свет на стены и крыши кирпичных домов, играла лучами в глади прудов и арыков.
Торнан не замечал света ночной хозяйки, не думал о красоте звездного неба – его мысли всецело занимало дело.
Пригибаясь, они перебежками пробрались в тени лавок и оград и оказались под самой стеной храма, скалой нависавшего над ними. Ночью обитель Тарки показалась куда больше, чем днем.
– Марисса, не боишься? – полушепотом осведомился Торнан.
– Не первый год замужем! – отрезала она, сбрасывая плащ. Потом стянула жилетку. Сняла портупею, аккуратно намотав ее на ножны, бережно передала Торнану. Приняла у него два кинжала и вдела в петли на рубахе.
– Веревку не забыл? – осведомилась она, освобождаясь от сапожек.
Капитан уже вытаскивал из мешка длинную и тонкую веревку, сложенную вдвое и закрепленную на обмотанном тряпьем крюке.
Марисса лишний раз проверила прочность пальмовых волокон и надежность узлов, и вот, раскрутив веревку, забросила крюк за край стены.
