– Дед, что началось-то? – подался вперед Жарн.
– А то и началось, про что ты говорил! Как ураган налетел – враз грохот, визги, гром – как в бурю, чисто! Только была то не буря, а самая что ни на есть битва – потому как люди орали, да кони ржали тож. Но сверх того и бухало что-то, и трещало как барабаны, и… – Старик сложил корявые пальцы в знак против зла. – Мы уж и бежать не могли – лежали, башку руками прикрыв: как нас страх-то взял! А еще ревели чудища, и кто-то выл в небесах, как будто летали там драконы какие, громко крича, – и крик их был, скажу вам, не похож на крик любой из живых тварей. И хоть не видно было никого, хоть и призраков даже, но от того легче не было. И еще слышалось такое, как будто лязгало тяжелое железо, словно бегали там одетые в брони исполины. Мы с отцом так и лежали ни живы ни мертвы, пока грохот и гром не стихли. А потом нашли в том месте странную вещь – видать, так же прилетевшую из страны духов, как твое копье, Жарн. И было то, видать, оружие, хотя и не понять мне, что за оружие то было, и для чьих рук, ежели вообще для рук.
– Это как? – почесал стражник в затылке, не представляя, как может быть оружие не для рук.
– Помню я уже не так хорошо, но скажу, – пояснил дед Мурсо, – что сперва приняли мы его за стальную дубинку, хоть и непонятной формы. Однако ж потом разглядел мой отец, что скорее уж то был арбалет, хоть и не было там ни дуги, ни тетивы, арбалету полагающейся. Зато имелся ремень из доброй кожи, на каком как раз тогда стали самострелы носить, и крючок спусковой на рукояти. А еще была на этой штуке другая штука занятная – сзади приклад имелся, как лет через двадцать стали делать. Эх, не поняли мы тогда, – вздохнул старик, – а могли бы ведь озолотиться: уж какие ухватистые арбалеты делать стали, как до приклада додумались!
– А где ж теперь эта ваша железяка? – спросил кто-то.
– Да отец мой думал сперва снести ее в город, к жрецам. Потом думал кузнецу сбагрить: железо-то доброе! Но все ж решил утопить от греха подальше в болоте – кто ж его знает, железо это демонское…
Люди разошлись из заведения Магиты Толстухи далеко за полночь, рассуждая вполголоса, что как бы не было беды от всего этого, потому как, ежели копье прилетело из страны Древних Богов, так ведь могут прийти тогда и люди, которые теми копьями швыряются. Или вообще – стрелы пускают из арбалетов непонятных.
Глава 24. АЛЬБИЙСКОЕ ПРАВОСУДИЕ
– Суд завтра, почтенные подсудимые, – сообщил им надзиратель. – Нет ли у вас желания что-то сказать, что может повлиять на решение судей?
Молчание было ему ответом.
Надзиратель покинул их камеру, с лязгом опустилась в пазах решетка.
Не сказать, что Торнан был таким уж великим знатоком тюрем Логрии, но кое-какой опыт имел – и как узник, и как стражник. Но узилище, куда они угодили, было самым занятным и из ряда вон выходящим.
То была большая просторная камера, в которой, в свою очередь, было что-то наподобие альковов, числом три. Только вот отгороженных не занавесями, как принято в обычных домах, а решетками. В них-то и сидели узники – в данном случае воительница, капитан и шаман.
Что занятно, решетки, коими отгораживалась и большая камера от коридора, и отдельные номера от нее, не открывались, как двери в обычных тюрьмах других стран, и даже не отодвигались, как, по слухам, в Картагнуни. Нет – они поднимались и опускались сверху, в пазах, и делалось это из камеры наверху. Там же эти решетки и запирались. Ни открыть их, ни сломать. Можно было видеть друг друга, разговаривать. В камерах были даже небольшие сифончики, через которые подавали трижды в сутки воду. Все же это была главная тюрьма Альбийской империи, задние дворы которой выходили к задним дворам императорских палат. Их даже кормили объедками, доставляемыми с государевых кухонь.
Вот уже два месяца сидели они в этой тюрьме. С того самого дня, как…
Да, этот день он запомнит до конца жизни, сколько бы ему ни прожить (а жить, видимо, осталось не очень долго).
Как понял он, глядя на летящих к нему всадников, что спасение, такое близкое, – недостижимо.
Как они стояли спина к спине, подняв мечи и закрывая собой повизгивающую Лиэнн.
Как, обводя глазами оскаленные конские морды и удивленно-злые лица под стальными шлемами и острия наставленных пик, Торнан, ощущая холодное отчаяние в душе, бросил ятаган под копыта жеребца центуриона. Как, закричав дурным голосом, опустила руки Марисса, дав себя разоружить. Как спешившиеся гвардейцы пытались привести в чувство бьющуюся в истерике дочку герцога (вернее – уже герцогиню), в то время как другие связывали их, поваленных на песок садовых дорожек, – а Торнану было уже все равно.
Как с удивленными лицами сотник передавал какому-то типу в пышной хламиде конфискованные у Мариссы грамоты…
Как явился другой тип в такой же хламиде, но носившей следы всего, что тот съел за завтраком, – видать, побывал на кухне или увидел порубленных телохранителей…
А потом их приволокли обратно в дом и поставили на колени перед тощим, уже не первой молодости человеком, выглядевшим как книжник или учитель, – это и был наследник престола Лукерий Товис. Он только растерянно озирался да подслеповато щурился, рассматривая их сквозь отшлифованный кристалл бледного аметиста.
Наконец его адъютант осведомился: не хотят ли они воспользоваться своим правом и попросить у царственной особы милости и справедливого суда?
– Хотим, хотим!!! – прежде чем Торнан сообразил что-либо, завизжал Чикко, брякаясь на пол перед принцем. – Просим у царственной особы милости и справедливого суда!
Наследник аж вздрогнул, торопливо закивал и исчез за спинами драбантов.
– Ну и чего ты добился? – спросила Марисса, когда их, стянутых цепями, сунули в подвал усадьбы.
– Того хотя бы, что нас не вздернули сразу, – пояснил Чикко и замолк.
Выглядел он постаревшим лет на пятнадцать – священный танец высосал из него все силы. Видать, за все надо платить.
Потом их десять дней везли в закрытых повозках через всю империю, к столице – каждого в своей повозке, прикованного на цепи за ошейник. И вот привезли сюда, в эту тюрьму, стоявшую напротив дворца, слева от которой был храм местной богини истины и правосудия – Йусты, а справа – здание Имперского Трибунала.
Честно говоря, Торнан думал, что их доставят к местному владыке и тот прикажет их немедля казнить – вот и все правосудие и справедливость. Но нет – их судили по всем правилам, в соответствии с местными законами, в которых всякая буква была священной, и отступить от нее было никак невозможно.
Следствие длилось уже почти два месяца, да еще так, что временами ему казалось, что суд никогда не настанет.
Дело в том, что обвинение стало в тупик. Не говоря уже о том, что убийцами были люди самой почитаемой в Логрии богини, к тому же не просто люди, а посол храма с сопровождающими лицами, была еще занятная закавыка.
