– Будем ждать, когда начнет? И как не воюет, если троих уже арестовали!
– Не просто же так, они сами виноваты – ездили с этим Мовчаном, надо им это было.
– Ну да. Теперь объявят врагами народа и расстреляют на площади! При стечении народа, чтобы никому не повадно!
– Глупости какие ты говоришь. В общем, давай-ка пока не поднимать пыль. Посмотрим, а там видно будет.
– Пока мы будем смотреть, явятся какие-нибудь зеленые человечки, и завтра вот тут, в вашем кабинете, будет сидеть комендант, а во дворе будут рваться снаряды!
– Не пугай, Торопкий, у меня и так голова кругом, – устало сказала Марина Макаровна. – Трансформатор вот полетел, который у кирпичного, сотня домов без света остались, вот действительно проблема. Аскаридиса второй час не могу найти.
– Это который электрик?
– Именно. Главный энергетик по штатному расписанию. Был вот Митрофанов, царство ему небесное, главным не значился, выпивал каждый божий день, но любую поломку устранял в мановение ока.
– Мгновение.
– Что?
– Правильно говорить – мгновение ока. Мановение – это руки. Жест.
– Твою-то мать, Торопкий, прости на добром слове, нашел ты время меня русскому языку учить! Уйди, не мешай работать! А что там касается армии и прочего – не наше дело!
Торопкий хотел поспорить, но вспомнил об Анфисе и ушел.
В то время, когда он спешил домой, Нина и Евгений уже миновали границу в укромном месте, в объезд Грежина, и оказались у дома, стоящего на отшибе, над крутым склоном оврага. Здесь, на склоне, устроен был сад и огород, земля спускалась террасами, несколько ее плоскостей укреплены были широкими и толстыми досками, а также полосами вкопанного в землю шифера.
– Евгению это напомнило рисовые террасы Китая и других стран Юго-Восточной Азии, – сказал Евгений.
– Ты в Китае был? – рассеянно спросила Нина, внимательно глядя по сторонам и опасаясь, что ее российскую машину увидят те, кому не надо.
– Интернет, – коротко ответил Евгений. – С его помощью я путешествую по всему миру.
Дом тоже что-то напоминал, а именно – традиционную украинскую хату, он был обмазан и побелен, окошки маленькие, со ставнями, только крыша не соломенная или очеретяная, а из крашеной жести.
– Машину тут оставим, – сказала Нина. – Тут тетка моя живет двоюродная, по маме, тетя Поля. Старенькая уже, всю жизнь в местной школе проработала учительницей литературы, а дядя Ваня, Иван Афанасьевич, в той же школе был учителем труда. Тоже всю жизнь. Вроде того – сельская интеллигенция. Лет пятьдесят назад познакомились, поженились, потом вот этот домик купили, дядя Ваня садоводом хорошим оказался, видишь, сад какой – и яблони, и сливы, и груши, а за домом у него бахча, дыни выращивает, очень дыни любит. Пятьдесят лет – и все время вместе, и на работе, и дома, а детей нет, значит, все время друг другом занимаются, представляешь? Чтобы столько вместе прожить, это я не знаю, это прямо рекорд Гиннесса! Нет, живут, конечно, некоторые, и даже больше, но так, как они, ни разу не встречала. Друг друга зовут – Полина Ивановна, Иван Афанасьевич, не всегда и как бы не всерьез, а с другой стороны, может, и всерьез, привыкли, наверное, в школе, там же все друг друга по имени-отчеству. Сейчас нам главное – отбиться от обеда. Если начнут кормить – все, на два часа застрянем. Коржики, пирожки, вареники, а потом дядя Ваня дыню притащит, заставит попробовать.
– Пятьдесят лет – много, – сказал Евгений.
– И я о том же. Я вот с Аркадием почти десять лет, и уже кажется – целая жизнь прошла. А если представить, что еще сорок? Мы оба с ним не сахарные, как выдержим, неизвестно, – задумчиво сказала Нина.
Но задумываться было некогда, они уже подъехали к забору, увитому плющом, вышли и через калитку направились к дому.
Через крошечные прохладные сени, открыв уютно заскрипевшую дверь, попали в дом, первая комната которого была кухней, за нею, за белой двустворчатой дверью высотой меньше среднего человеческого роста, угадывалась еще одна комната, скорее всего, единственная.
Старушка в белом платке с румяным лицом стояла у конфорки газовой плиты и помешивала в тазике варенье деревянной расписной ложкой.
– Тетечка Полечка! – Нина обняла старушку, поцеловала в щеку. – Извини, что без предупреждения.
– Ничего, я рада, – сказала тетя Поля и отвернулась.
– Ты чего это?
Нина зашла с другой стороны, заглядывая в лицо, тетя Поля опять отвернулась, но зато теперь ее увидел Евгений. И сказал:
– Евгений много в жизни видел слез. Слезы боли, слезы обиды, слезы горя, слезы потери. Слезы потери самые печальные. Боль проходит, обида забывается, горе утихает, а потеря навсегда остается потерей.
– Господи! – Нина положила руку на грудь и села на стул. – Тетя Поля, не пугай меня! С дядей Ваней все в порядке?
– Нет, – ответила тетя Поля тихо, почти прошептала.
– А что с ним? Заболел? Почему не позвонила? Да не молчи ты, пожалуйста!
– Нет теперь дяди Вани.
– Умер?! И ты никому… Нет, но как? Мама моя знала бы… Да объясни ты, мне аж плохо даже!
– Для меня почти умер, – сказала тетя Поля.
Она выключила газ, накрыла тазик крышкой, села к столу, вытерла слезы и улыбнулась.
– Прости, Ниночка. Что же я, дура? Обедать будете?
– Нет, тетя Поля, сразу говорю – очень спешим. Аркадия моего… Ладно, долго рассказывать, я вот что, я хочу в ваш сарай машину загнать. Там же у вас места много.
– В сарае теперь Иван Афанасьевич живет, – сообщила тетя Поля. – Это его выбор. Я готова сама была там поселиться, но он решил себя показать мужчиной, спасибо и на этом.
– Что значит – живет? Поругались?
– Мы развелись, Ниночка.
Нина посмотрела на тетю Полю, на Евгения, словно спрашивала его взглядом, не ослышалась ли она, потом опять на тетю Полю.
– Ты не шутишь? Вы же полвека вместе, как это может быть? Прямо официально развелись, через загс?
– Пятьдесят два года, – уточнила тетя Поля. – Развелись неофициально, но это неважно. Как выяснилось, я совершенно не знаю этого человека.
– Тетя Поля, не верю! Вы просто какая-то пародия на нас, мы с Аркадием тоже три раза на неделе разводимся. Не поверишь – из-за политики, самой смешно!
– Ничего в этом смешного нет, – возразила тетя Поля, как бы даже слегка обидевшись. – Политика, между прочим, может открыть такие тайны в человеке, что ужаснуться можно. Это ведь страшно, Ниночка, пятьдесят два года прожить с человеком и не знать, кто он такой. Это ведь и не в мою пользу говорит! Значит, не настолько я интересовалась его внутренним миром! Хозяйство общее, обеды общие, даже работа была общая, хотя и разная по профилю, а стоило чуть-чуть друг друга копнуть – чужие люди! Я прожила с чужим человеком пятьдесят два года, Нина, вот в чем трагедия! Неужели мы все настолько равнодушны друг к другу?
