– Ничего не поняла. Как лектор какой-то. Ты откуда вообще?
– Я заблудился, я ищу, где и у кого остановиться, соврал Евгений и покраснел, опустив от стыда глаза, – сказал Евгений, не покраснев и глаз не опустив.
– Чудной, – усмехнулась Марина Макаровна. – Хотя много вас сейчас бултыхается тут, не пойми-возьмикто, откуда и зачем.
– Евгению хотелось спросить эту прекрасную женщину, замужем ли она, но он стеснялся, – сказал Евгений.
– Можешь не стесняться, вдова я, – спокойно ответила Марина Макаровна.
– Евгений даже внутренне вздрогнул, – сказал Евгений. – Женщина легко поддержала разговор, показав этим, что Евгений ей не неприятен. И он подумал, что, наверное, у нее проблема, которую некоторые обозначают как синдром Снежной королевы. Снежная королева прекрасна, ею можно любоваться, ей можно служить, но никому не приходит в голову, что она живой человек, что с ней можно иметь нормальные человеческие отношения. Ее все боятся, она от этого устала, но, увы, к этому привыкла.
– Угадал! – отозвалась Марина Макаровна, энергично налегая на лопату, успевая контрольно посматривать вокруг, поэтому из речей Евгения выхватывала лишь отдельные слова. – Я в школе, постановка была, сказку играли, я там как раз Снежную королеву играла.
– Странно, подумал вслух Евгений, – подумал вслух Евгений. – В таком молодом возрасте и уже вдова? Неужели муж погиб на этой войне?
– Пятьдесят пять мне, голубчик! – засмеялась Марина Макаровна.
– Потрясающе! – обомлел Евгений. – О своем возрасте женщине сказать еще труднее, чем о своем одиночестве. Как это вы так смело, извините, не знаю имени?
– Марина Макаровна. А тебя?
– Евгений.
– Так ты про себя говорил?
– Да.
– А я не поняла сразу. А про возраст легко признаюсь – чего в этом трудного? Чтобы недоразумений не было. Я же не виновата, что моложе выгляжу.
Марина Макаровна сказала это почти печально.
Это было действительно странной грустью ее жизни, хотя, конечно, и радостью. До тридцати трех лет Марина взрослела и выглядела соответственно возрасту. А потом будто перестала стареть. При этом никаких, естественно, операций, никаких кремов, никаких процедур, а кожа гладкая, без морщин, тело атласное, ничего не висит, как все к тридцати трем годам налилось и определилось, так и остается. А ведь она курит, выпивает частенько после работы пару рюмочек коньяка или фужер вина, спит не больше семи часов, а случается, и шесть, и пять, и четыре, иногда сутки подряд не спит, но отражается это только небольшим потемнением и припухлостью век, что Марина легко снимала старым маминым рецептом: прикладывала влажную чайную заварку, завернутую в марлю.
Дочь Дарья, приезжая, говорила с завистью:
– Да ну тебя, мам, с тобой рядом даже быть неинтересно, я в свои тридцать четыре старше выгляжу, а уж в смысле привлекательности на внешность вообще молчу! Ты почему мне свои гены не передала? Папе спасибо низкое, прямо до земли, уроду такому, царство ему небесное!
Отец Дарьи Максим действительно был не красавец. Он был дальнобойщик. Ездил с грузами по всей стране – имеется в виду бывшая ее территория, – от Калининграда до Владивостока. Пропадал на неделю, на две, возвращался с запахом бензина, дорожной пыли, сухого степного ветра, иногда пахло чем-то женским, не духами даже, а тонким, еле уловимым запахом чужой кожи. Марина, уже начавшая успешную административную карьеру и научившаяся так задавать вопросы подчиненным, что их корчило, как живых карасей на сковородке, Максима ни о чем не спрашивала. Боялась: спросит, а он возьмет и скажет все как есть. Однажды под Новый год, который отмечали всей семьей, еще родители были живы, Марина выпила шампанского, сначала развеселилась, а потом вдруг загрустила и сказала Максиму:
– Скучно тебе, наверно? Сейчас бы в кабине с молоденькой девчонкой, у заправки какой-нибудь романтикой заниматься. Прошлый Новый год застрял же ведь где-то. Машина поломалась. Знаю, как у вас машины ломаются!
– Рассказать? – спросил Максим, нисколько не смутившись.
– Обойдусь. Ты и правду скажешь, как соврешь, а соврешь, как правду.
А потом была авария.
То раннее утро Марина никогда не забудет. Она вышла из дому на работу и увидела в конце улицы машину ГАИ. Эта машина могла куда угодно ехать, но у Марины вдруг ослабели ноги и стало нехорошо на сердце. Машина неотвратимо приближалась, и, когда остановилась, когда вышел оттуда, хмурясь и глядя под ноги, молоденький милиционер, Марина уже все знала и спросила:
– Где?
Как после выяснилось, Максим погиб от лобового столкновения. Сразу. Погиб и встречный лихой водитель на грузовике, ставший причиной его гибели. Водителя того принесло из тумана по гололеду, как посланца самой смерти, а не как живого человека, поэтому Марина никогда его не винила и даже не спрашивала, кто он, была ли у него семья, – не хотела ничего этого знать.
И вот живет дальше, оставаясь почти такой же, какой была в год гибели Максима. Может, потому, что ей часто снился один и тот же сон: входит в дом вернувшийся Максим, пахнущий бензином, машинным маслом, степным ветром и чужой женской кожей, входит, смотрит на нее и одобрительно говорит: «Молодец, все такая же». А Марина отвечает: «Как же я могу постареть, если ты не стареешь? Ты меня разлюбишь тогда».
Несмотря на ее привлекательность и внешнюю молодость, никто из мужчин не делал попыток скрасить ее одиночество, включая посторонних, кто впервые видел Марину где-то в неслужебной обстановке, ничего о ней не зная. Не потому, что она держала себя заносчиво и неприступно, просто у нее был вид женщины, которая кому-то уже крепко и преданно принадлежит. Евгений был, пожалуй, первый за долгое время, кто так откровенно говорил с ней и так откровенно на нее смотрел. И ей было, конечно, приятно, но тут же стало и стыдно за то, что в мыслях чуть не изменила Максиму.
– Не отвлекаемся, работаем! – прикрикнула Марина то ли на Евгения, то ли на других, то ли на себя.
Все и так с увлечением работали.
Был тут, кстати, и Алексей Торопкий, который, увидев Евгения, удивился, но решил пока ничего не предпринимать, понаблюдать, а уж потом сделать выводы.
Тут на площадь, пыля и грохоча, въехал грузовик с крытым брезентовым кузовом, из кабины выскочил человек в пятнистой одежде (то ли коричневые пятна по зеленому полю, то ли зеленые по коричневому), взобрался на кучу мусора и веток и крикнул:
– Друзья, граждане, товарищи! Давайте не допускать паники и скороспешных действий! Мы должны защищаться от агрессии украинских карателей, применивших огонь на поражение по русским людям на собственной территории, но одни только баррикады не помогут, хотя они тоже нужны! – указал он себе под ноги. – Еще нужнее сейчас усиление нашего личного состава людьми, не позволяющими, чтобы их безнаказанно убивали ни за что! Как вот эти свободные и инициативные ребята, которые взяли на себя смелость и ответственность за всю глубину и масштаб происходящих событий!
