Из-за моей матери все вечно выискивали трещины в моем фасаде, ожидая – а то и надеясь, – что я стану такой, как она. Шокирующее заявление моей свекрови в Новый год оказалось первым, сделанным настолько открыто, по крайней мере, мне в лицо, но я знала, что все обо мне думали, и отказывалась подтверждать их правоту. Самое нелепое заключалось в том, что я одна знала, что не принимаю таблетки, так что я никому ничего на самом деле не доказывала, кроме себя самой. Эллис находил их успокаивающими, так что рецепт мне выписывали с частотой, удовлетворявшей Эдит Стоун Хайд, бесстыдно рывшуюся в моих вещах, когда меня не было дома.
Время шло, Хэнк и Эллис ждали меня внизу, так что я сосредоточилась на том, что нужно было сделать прямо сейчас.
Эллис очень много значения придавал тому, как я выгляжу, и часто поддразнивал, говоря, что моя единственная работа – быть самой хорошенькой девушкой в комнате. Мне всегда казалось, что я наловчилась сама причесываться и краситься, но Эллис явно считал иначе и сразу после нашей свадьбы поручил меня заботам профессионалов.
Я порылась в чемоданах и сундуках, вынула свои «лосьоны и флаконы», как их называл Эллис, и расставила их на комоде. Дома Эллису нравилось открывать баночки, нюхать содержимое и спрашивать, что сколько стоит и что для чего (чем дороже, тем лучше).
Как-то раз я вошла в комнату и обнаружила его за своим туалетным столиком, наполовину накрашенного. Он дал мне закончить работу, а потом, шутки ради, мы обрядили его в мой восточный халат, обернули голову шарфом цвета павлиньего пера и набросили на плечи боа из перьев.
Эмили была глубоко изумлена, когда принесла птифуры, и я представила ей тетушку Эсме. Она, вытаращив глаза, слушала мой рассказ о том, что тетушка Эсме – родственница, с которой мы давно не общались, самую малость чудаковатая. Когда Эмили ушла, мы выли от смеха, гадая, как бы нам вовлечь в эту затею Хэнка. Пили виски из чайных чашек, и тетушка Эсме предсказывала мне будущее, в том числе дальнюю дорогу и богатство. Я спросила, нет ли у меня в будущем какого-нибудь интересного высокого брюнета, и она известила, что судьба моя связана с высоким интересным блондином – и он уже прямо у меня под носом.
Я склонилась к зеркалу, чтобы рассмотреть себя поближе, поворачиваясь то одним боком, то другим. Путешествие сказалось на цвете моего лица, а по левой щеке шли тонкие царапины – там, где я врезалась в стену дома. Вид у меня был, словно на меня напала кошка.
Я шпаклевала и красила изо всех сил. По тому, что получилось в итоге, было ясно, что я от души намазалась, но лицо вышло лучше, чем я ожидала. С волосами, однако, дело обстояло иначе.
Обычно я носила их на пробор, сбоку, падавшей на лоб волной, которая потом поднималась над ушами и каскадом локонов спускалась на шею. То было делом рук Ланы, волшебной мастерицы из салона Антуана, которая дважды в неделю меня укладывала. Она покрывала мою голову бигуди и сажала под фен «запечься», пока кто-то еще занимался моим маникюром. Вынув бигуди, Лана терпеливо укладывала и приглаживала мои волосы, пока они не покорялись, потом поливала их лаком, так что они становились твердыми и блестящими, как стекло, и провожала меня.
Между нашими встречами мне нужно было только возвращать на место все выпавшие заколки и надевать на ночь сеточку для волос. Если нужно было пригладить поверхность, мне велено было осторожно пользоваться щеткой с мягкой щетиной, но если случалась какая-то неполадка, которую я не могла исправить сама – особенно с локонами, – мне следовало немедленно идти в салон.
Таким образом, я четыре года не причесывалась сама и понятия не имела, что делать со свалявшимся гнездом у себя на голове.
В память о тетушке Эсме я повязала его тюрбаном, приколола спереди гранатовую брошь и отправилась к мужу.
Чтобы не потерять равновесие, я держалась за стену, спускаясь по лестнице, а у ее подножия остановилась, переводя дух.
В камине ярко горел огонь, шторы для затемнения – или рамы – были сняты и сложены в углу. На окна внизу тоже были наклеены бумажные полоски, плакаты по обе стороны от радиоприемника предупреждали, что «Длинные языки топят корабли» и «Из-за болтовни гибнут люди».
Меня на мгновение охватил страх.
Эллис и Хэнк сидели за одним из столов, изучая артиллерийскую карту, перед ними лежали несколько открытых журналов для записей. На полу стояла туристическая сумка, штатив и еще какое-то снаряжение, пальто и шляпы Эллиса и Хэнка были брошены на пустой стул.
Хэнк смотрел, как я, качаясь, иду к ним, и я надеялась, что ему не хватит времени вставить шутку про походку моряка.
– Ты глянь, кто встал! – радостно произнес он.
Эллис поднялся и отодвинул для меня стул.
– Доброе утро, соня, – сказал он, целуя меня в щеку. – Или добрый день?
Я слабо улыбнулась и села.
– Ты явно выспалась, – продолжал Эллис, пододвигая мой стул и садясь рядом. – Выглядишь просто ослепительно.
– Просто немного краски, – ответила я. – У вас деловой вид. Что задумали?
– Кое-что планируем, – сказал он. – Подумали, что обойдем сегодня местность, может, возьмем напрокат лодку. Если будет время, сходим к замку.
– Не забудь про газету, – добавил Хэнк.
– Да, мы собираемся дать объявление, чтобы найти очевидцев. Чтобы помогли нам понять закономерность. Когда и где эта тварь поднимается, при каких погодных условиях, и так далее.
– Я думала, мы переедем в другой отель, – сказала я, глядя на снаряжение на полу. – Или потом пришлем за вещами?
– Да. Точнее, ни то ни другое, – сказал Эллис. – Похоже, тут нет другого отеля. Хэнк прошелся с утра пораньше, вся деревня размером с блоху. Девушка с кухни говорит, что ближайший отель в двух с половиной милях, но там расквартированы солдаты, да и потом, по рассказам, он не лучше этого. Электричества, судя по всему, нет во всей долине.
Я оглянулась, чтобы убедиться, что мы одни.
– А если хозяин не позволит нам остаться?
– По утрам, как выяснилось, Черная борода намного дружелюбнее, – ответил Эллис. – Ну, «намного», это, наверное, сильно сказано, но мы официально зарегистрировались на неопределенно долгий срок, так что не забивай этим свою хорошенькую головку.
Он потянулся и шутя ущипнул меня за щеку.
Только тут я рассмотрела их тарелки. На каждой лежал белесый прямоугольный ломоть, серый и слегка студенистый.
– Что это?
– Овсянка, – радостно ответил Хэнк, тыкая в нее вилкой. – Они тут, как я понял, выливают остатки каши в ящик и отрезают от нее ломти, когда она застынет. Не транжирь, и нужды не узнаешь.
– У вас обоих прекрасное настроение, – заметила я.
– Конечно! – воскликнул Эллис, разводя руками. – Мы же добрались, правда?
– Простите, миссис Пеннипэкер, – сказала Анна, возникнув возле меня.
