Камни дымохода были обуглены, огонь, разведенный частично на угле, а частично – на том, другом, загадочном топливе, шипел, потрескивал и временами неприятно посвистывал. На моих глазах он выплюнул мерцающий красный уголек, который приземлился на ковер и тут же почернел. Там, где он упал, появилась пара рабочих ботинок, толстые шерстяные носки и покрасневшие лодыжки.
Возле меня стояла Анна с тарелкой и дымящейся чашкой в руках. Она поставила их передо мной на стол.
– Я уж видела, что вы свою кашу не съели – может, потому что не знаете, как ее едят, – она оглянулась и добавила: – Я вам в чай плеснула ложечку лекарства для бодрости. Подумала, вдруг поможет, а то видно, что вас еще пошатывает.
На тарелке лежало яйцо в мешочек и несколько ломтиков золотистой жареной картошки. Еще мгновение назад мой желудок кувыркался, но тут я внезапно ощутила волчий голод.
– Я думала, яйца по карточкам, – сказала я, поднимая глаза.
– Да, и масло тоже, но у нас в хозяйстве коровка есть и курочки. Я сбегала домой, сказала Mhàthair, мамке своей, что вам нездоровится, и она велела вам это дать. Она еще и повитуха, так что в этом понимает. Сказала, чтобы вы сперва чаю выпили.
– Спасибо. Вы очень добры. Пожалуйста, передайте ей, что я очень благодарна.
Анна помешкала какое-то время, потом сказала:
– А ваш муж, он и правда за чудовищем гоняется? Знаете, Дональд, мой двоюродный брат, его видел.
Я подняла глаза.
– Видел?
– Да, и родители его тоже, – продолжала она, кивая с серьезным видом. – Тетя Олди и дядя Джон ехали домой из Инвернесса, думали, утки в воде у Абриахана дерутся, а потом подъехали ближе, поняли, что это зверь, – черная такая зверюга, с кита, – там крутится и ныряет, такой stramash
[4]
поднял.
Она показала жестами.
– А потом что было?
– Да ничего, – просто ответила она. – Уплыл.
– А ваш кузен?
Она пожала плечами:
– Тут нечего особо и рассказать. Он рыбаком был. Однажды что-то такое случилось с ним, когда он на озере был, и он с тех пор в лодку не садится. И ни с кем про это не делится.
– А ваша тетя? Думаете, она согласится поговорить?
– Да она вас насмерть заболтает, дайте ей волю. Может, пригласите ее на strupag
[5]
? И еще, миссис Пеннипэкер. Вы все правильно поняли. Берете ложку каши и макаете ее в молоко. Так каша не остывает.
– Простите, что я ее не съела, – сказала я. – Это правда считается преступлением – оставлять еду на тарелке?
– Уж несколько лет как. Но не волнуйтесь, молоко пойдет в суп, а ваша каша отправилась в ящик. Коналл был так доволен, что ему дали вылизать миску, что даже хвостом вилял. Вам что-нибудь еще понадобится? А то мне нужно вернуться на хутор. Вы, может, думаете, что там в январе делать нечего, но какое там. И камни корчевать, и рубить репу для овец, и доить, ох, только успевай…
Она посмотрела вдаль и вздохнула.
– Мне бы только вот что, – сказала я. – Я бы очень хотела принять ванну, а горячей воды нет.
– Будет минут через двадцать. Я услышала, как вы там наверху возитесь, и включила бойлер. Я еще мыльную стружку наверх отнесу. Ванну положено наливать только до черты, но, думаю, может, разок вам и можно набрать побольше.
Я не могла обидеться: она видела меня, когда я в буквальном смысле вывалилась из кровати.
– Так я пойду тогда. Мэг вернется с лесопилки часа в четыре. А вы поешьте, – велела она, повелительно кивая. – А если Mhàthair узнает, что вы чай не допили, пришлет касторки.
Хотя вкус у чая был, словно в нем варили веник, – наверное, эрзац, подумала я, – «лекарство для бодрости» так помогло, что после ванны я прилегла отдохнуть и поняла, что меня клонит в сон – с удивлением, потому что была в приподнятом настроении. Мне не терпелось рассказать Эллису про родных Анны.
Несколько часов спустя меня разбудил гул голосов и смех, долетавший с первого этажа. Я удивилась множеству голосов, мы ведь были единственными постояльцами, и решила, что гостиница служит еще и пабом. Анна оставила новую свечу, я зажгла ее и взглянула на часы. Был уже вечер, и я снова чувствовала голод. Я толком не ела с тех пор, как мы покинули Штаты.
«Ты худая, как вешалка», – сказал Эллис.
«У воробья и то коленки толще», – заметила Анна.
Я потрогала живот: острые тазовые кости, торчавшие сквозь кожу, впадину между ними, грудную клетку, нависавшую сверху.
«Ох, Мэдилейн. Надо что-то делать», – сказала моя мать.
Мне было двенадцать, и я сперва не поняла, о чем она. Я вышла из полосатой парусиновой пляжной кабинки в Бар-Харборе, и у меня захватило дух от синевы неба и синевы океана, которая была еще гуще, от смеха и криков детей, игравших в полосе прибоя, от взмывающих и падающих чаек. Ее тон заставил меня тревожно обернуться. Она печально качала головой, но взгляд у нее был жесткий. Сжав губы в нитку, она осматривала те части меня, которых я больше всего стеснялась. Они начинали наливаться, но еще не стали округлостями. Я просто была пухлой. Никогда в жизни мне не было так стыдно.
Сейчас бы я ей понравилась, подумала я, вытягивая ноги. Щиколотки и колени соприкасаются, но между бедрами щель. А потом я подумала: нет, не понравилась бы. Что бы я ни делала, кем бы ни стала, я бы ей никогда не понравилась.
Комнаты Хэнка и Эллиса были пусты, и я отправилась вниз. Я решила, что они вернулись, увидели, что я сплю, и спустились выпить. Мне не терпелось рассказать им, что я узнала, они точно будут довольны. Возможно, при должном убеждении даже кузен Дональд расскажет свою историю.
Когда я вышла из тени у подножия лестницы, все замолчали. Хэнка и Эллиса не было видно, и, кроме Мэг, я оказалась единственной женщиной в комнате.
За столами сидела примерно дюжина крепких молодых людей в защитной форме, человек шесть в штатском занимали табуретки у бара. Все смотрели на меня.
Под мужскими взглядами я собралась и, надеясь, что меня не сочтут пьяной, направилась к дивану. Коналл наблюдал за мной со своего места у камина. Он не поднял голову, но бросил на меня быстрый взгляд, и его косматые брови поднялись, когда я приблизилась. Упав наконец на диванчик, я поняла, что почти не теряла равновесие. Еще я поняла, что спустилась по лестнице без происшествий, а потом – с тревогой, – что эрзац-чай действительно был лекарственным. Меня, конечно, не радовало, что меня потчуют лекарствами, но чай бесспорно помог.
Мэг стояла за барной стойкой, ее волосы были тщательно уложены каскадом рыжих кудрей. Я вспомнила лоскутки, торчавшие из ее волос накануне ночью, и задумалась, смогу ли тоже так сделать. Собственные волосы, все еще влажные после ванны, снова были спрятаны под тюрбан.
