Перед уходом Эллис поцеловал меня в щеку.
Анна вернулась с кухни и разрезала бечевку на свертке с простынями. Отвернула край сложенной простыни, понюхала складки.
– Фу! – сказала Анна, замахав рукой перед носом. – Я бы их развесила на заднем дворе, да снег идет. Может, если не стелить покрывала и на пару часов окна открыть… А на ужин, я так понимаю, нынче будет пирог с керосином.
Она искоса взглянула на меня.
– Вы с ними уже полторы недели не ходите.
– Вы меня за это вините?
– Да ни в жизни, – ответила она. – Они оба до того sleekit
[13]
, что вы эдак обернетесь однажды, а они вас у дороги бросили.
– Анна, – спросила я через пару секунд. – Вы можете научить меня вязать?
Она как раз принялась заново складывать простыни. И остановилась.
– Прошу прощения?
– Вы меня как-то спросили, умею ли я вязать. Я не умею. Но хочу научиться. Я хочу вязать носки для солдат.
– Да это не так-то просто, – сказала Анна, глядя на меня со странным выражением лица. – Пятку правильно вывязать – непростое дело. Целые соревнования устраивают.
– А квадраты? Квадраты я точно смогу научиться вязать. Они ведь тоже для солдат?
– Миссис Хайд… – начала Анна.
– Мэдди. Прошу, зовите меня Мэдди.
– Вы простите, но у меня времени нет учить вас вязать.
– Тогда, может быть, я помогу с работой по дому?
Она яростно покачала головой:
– Ох, нет, это вряд ли. По мне, так это неудачная придумка.
– Но почему? – взмолилась я. – Когда мы сюда приехали, вы меня обвинили в том, что я «нежусь по целым дням у огня», и это правда. Я только это и делаю целыми днями, каждый день, и меня это с ума сводит, но я тут застряла, пока мой муж или не найдет чудовище, или не сдастся. Пожалуйста, вам будет полегче, а я только порадуюсь, если мне будет чем заняться.
Она нахмурилась:
– Муж ваш не одобрит, да и Энгус, думаю, тоже.
– Они не узнают. Я никому ни слова не скажу и опять превращусь в привычную ленивую себя, как только кто-нибудь переступит порог.
Руки Анны замерли, я понимала, что она обдумывает мои слова.
– Вы хоть раз постель стелили? – в конце концов спросила она.
– Да, – ответила я. – Ну, однажды.
Она поразмыслила и снова стала складывать простыни.
– Ну что, если я перестелю простыни, вам останется только покрывала накинуть. А Mhàthair меня и вправду просила кое-что сегодня захватить в лавке…
– Я могу не только покрывала накинуть. Я и вещи могу убрать.
Анна резко рассмеялась.
– Да, это будет заметное улучшение. Я-то уж и надежду оставила.
– И они тоже, – печально сказала я.
Ее глаза расширились.
– Прошу прощения?
Она уставилась на меня, ожидая, что я откажусь от своих слов. Вместо этого я кивнула.
– Ох, ну не думали же они, – произнесла она с негодованием. – Не ждали же…
– Еще как ждали.
Я подняла брови для пущей выразительности.
– И по-прежнему ждут.
Анна яростно блеснула глазами.
– Что ж, в таком случае я просто разложу это по кроватям, а остальное уж вы. Потому что, если вы этим не займетесь, я ума не приложу, как оно вообще случится, а если никто не поможет, я больше не смогу ковры подметать.
Она сгребла простыни с барной стойки и выплыла вон, выставив грудь, как нос ладьи викингов.
Не знаю, что изумило меня больше: то, что я ее уговорила, или то, что мне это вообще пришло в голову.
Пока Анна перестилала простыни, я просмотрела газету, узнать, нет ли подробностей о бомбах, разрывы которых мы вчера слышали. Их не было, но газету, разумеется, уже отдали в печать, когда все это случилось. Зато было множество других новостей, и, пока я их читала, воодушевление по поводу того, что мне будет чем занять день, вытеснили уныние и тоска.
Сокрушительная сила, которую являла собой армия русских, была теперь всего в 165 милях от Берлина, и маршал Сталин объявил, что за время только одного наступления в Силезии было убито шестьдесят тысяч немцев, а двадцать одна тысяча взята в плен. Для нашей стороны то была победа, но я не чувствовала ничего, кроме мрачного понимания, что дело движется.
Так много погибших. Всего две недели назад я едва ли смогла бы уместить в своей голове мысль о трех тысячах солдат, погибших в один день. Необъятность шестидесяти тысяч смертей приводила в еще большее оцепенение. Из-за этой цифры было почти возможно забыть, что каждый из погибших был личностью, что у него были надежды, мечты и любовь, от которых ничего не осталось.
Я не понимала, как такое может продолжаться. В мире скоро не останется мужчин.
Когда Анна спустилась, я сидела с открытой газетой на коленях, глядя в стену.
– Вы не передумали, нет? – спросила она.
– Совершенно нет, – ответила я, натянуто улыбнувшись.
Сложила газету и встала.
– Итак, что мне еще сделать, кроме как привести все в порядок и постелить покрывала? Наполнить кувшины?
Она на мгновение растерянно сдвинула брови.
– А, вы про жбанчики? Не волнуйтесь. Я все закончу, как из лавки вернусь.
– Да все хорошо, Анна, – сказала я. – Даже я не могу ошибиться, наполняя кувшины… ну, или жбанчики, да и вы можете все проверить, когда вернетесь.
Она цокнула языком.
– Так я и не волнуюсь. Ладно. Может, немножко и волнуюсь, но это только первые пару дней будет.
Она нашарила в кармане фартука ключ и протянула его мне.
– Этот открывает все двери.
Я взялась за ключ, но отпустила она его только через пару секунд.
Начала я с комнаты Мэг, с которой проблем не было, потому что она была аккуратной, и пошла дальше по коридору.
В комнате Хэнка все было примерно так, как я ожидала. Одежда была по большей части вытащена из чемоданов и разбросана по полу, а остальное выглядело так, словно пыталось тайком уползти. Я временно сложила все на кровать и начала затаскивать сундуки и чемоданы в шкаф.
В одном сундуке на первый взгляд лежали чулки и сигареты, но когда он не сдвинулся с места, я порылась и обнаружила под верхним слоем десятки бутылок спиртного. Они были переложены соломой и картоном, но я все равно удивилась, что они перенесли путешествие. Запас «международной валюты», созданный Хэнком, был так тяжел, что мне пришлось встать на четвереньки и оттолкнуться ногой от кровати, чтобы сдвинуть его – но в итоге я затолкала сундук в шкаф.
