Посол, сделав грустное, озабоченное лицо, начал перебирать перламутровые четки, намотанные на левую руку.
– Я расскажу про многие вещи, от которых отрекается разум, – сказал он. – Так далеки они от всего привычного. Часто я сам не верю истине этих рассказов… Но если я скажу, что все они ложь, то все же ты захочешь узнать, что это за ложь? Поэтому я буду говорить то, что я слышал. Все люди ошибаются. Если кто-нибудь станет утверждать, что он достиг непогрешимости, то с ним нечего и разговаривать!..
Махмуд-Ялвач остановился и, подняв брови, следил с удивлением, как быстро записывал его слова молодой писарь. Тростниковое перо легко бегало по листу бумаги, и слово за словом ложилось ровной строкой, начертанное красивой арабской вязью.
– Зачем этот юноша записывает все? Ведь я еще ничего не начал говорить о татарах!
– Это не юноша, – ответил летописец Мирза-Юзуф. – Это девушка, Бент-Занкиджа… Я стал слепнуть, и рука у меня дрожит. Но мне стала помогать внучка. Она так легко и красиво пишет, точно лучший арабский каллиграф. Но я не уверен, что эта девушка надолго останется моей помощницей. Она уже сочиняет песни про «радость черных глаз» и про «родинку на щеке», поэтому я боюсь, что она скоро покинет меня… Тогда мне придется сложить руки на груди и лечь лицом к священному камню…
[80]
– Я не оставлю тебя, дедушка! – сказала она, не поднимая глаз и продолжая писать.
Старик снова обратился к послу:
– Падишах обещает тебе высокую награду за все, что ты скажешь, за все важное, что нам полезно знать. Было бы прискорбно, если бы из-за нашей беспечности страна ислама вдруг подверглась нападению сильных врагов! Ведь ты правоверный, как и все мы? Сумеешь ли ты вовремя предостеречь нас? Великая награда ожидает тебя…
– Мне ничего не нужно! – сказал посол, вздыхая. – Пусть наградой за все понесенные мною труды в скитаньях по вселенной будут молитвы за меня благочестивых правоверных, дабы в день последнего суда я проснулся в ряду воскресших праведников!
Насмешливая улыбка скользнула по устам девушки. Она вскинула недоверчивый взгляд на посла, на его упитанное тело и руки с золотыми перстнями. Посол молчал, обдумывая каждое слово.
– Да будет так! – сочувственно сказал старый летописец.
Тощий слуга-раб с длинными седыми волосами принес серебряный поднос с различными сластями и поставил перед гостем. Он налил из глиняного кувшина темно-красного вина в серебряную чашу.
– Испробуй старого вина из дворцового подвала, – сказал летописец. – Первое, что нам важно знать, – что это за народ монголы и татары? Где они живут? Сколько их? Какие они воины? Они появились на нашей границе так внезапно, точно страшные яджуджи и маджуджи, выброшенные из огненного чрева земли лукавым Иблисом.
[81]
Посол стал объяснять:
– И монголы и татары – степняки; живут они рядом, в восточных отдаленных странах, и неспособны к оседлой жизни. Их обширные земли представляют пустыню, травообильную и маловодную, пригодную коню, барану и верблюду, потому что этот скот потребляет много травы и мало воды…
Летописец прервал посла:
– Нам важно знать, опасны ли они для нас как войско?
– Я был бы предателем ислама и подлым лгуном, если бы сказал, что монголы и татары менее опасны для соседей, чем страшные яджуджи и маджуджи…
– Да спасет нас Аллах! – воскликнул старик Мирза-Юсуф.
– Они природные воины, сто лет они враждуют друг с другом, одно племя против другого племени… Сегодня какой-нибудь татарский хан имеет тысячу лошадей, огромное стадо баранов и сотню полуголых пастухов, всегда недовольных, всегда голодных, потому что у каждого пастуха есть голодная жена и голодные дети… Когда хан видит, что его пастухам стало невтерпеж и они рычат, как звери, он им приказывает: «Идем войной на соседнее племя! Мы вернемся сытыми и богатыми!» Хан отправляется со своими пастухами в поход… А резня кончается тем, что иногда этого хана с колодкой на шее продают вместе с его скотом и пастухами по четыре дирхема за голову, а покупает их третье соседнее племя или купцы, скупщики рабов…
– Для чего ты все это рассказываешь? – укоризненно сказал летописец. – Нам важно знать не о рабах или других таких мелочах, а о войске татарского хана, о его оружии, о числе и о военных качествах его воинов!
Посол не торопясь отпил вина.
– Для того чтобы пройти к горе, – сказал он, – иногда приходится сперва обойти встречные реки, озера и солончаки…
– Почтенный гость, расскажи нам сперва не о солончаках, а о татарском падишахе.
– Хорошее, душистое вино в подвалах хорезм-шаха! – невозмутимо продолжал Махмуд-Ялвач. – Желаю царствовать ему без горя до конца жизни… Среди воинственных татарских ханов один, по имени Темучин, отличался особой удачей в битвах, жестокостью к врагам, щедростью к сторонникам и стремительностью в нападениях. Этот хан Темучин раньше видел немало бедствий. Рассказывают, что юношей Темучину пришлось быть даже рабом и с деревянной колодкой на шее исполнять самые тяжелые работы в кузнице враждебного племени.
[82]
Но он бежал оттуда, убив своей цепью сторожа, и потом много лет провел в войнах, стремясь к власти над другими ханами… Ему было уже пятьдесят лет, когда ханы провозгласили его великим каганом и подняли на «белом войлоке почета» в надежде, что Темучин будет исполнять желания знатнейших ханов… Но Темучин подчинил всех своей воле, избрал себе новое имя – «Чингисхан», что означает «посланный небом», разгромил и обратил в рабство непокорные племена, а их вождей сварил живыми в котлах…
– Как это ужасно! – вздохнул летописец. – Но ты рассказываешь страшные сказки, а не говоришь о войске великого владыки татар!
Посол выпил еще чашу вина, и летописец уже посматривал на него с боязнью. «Дворцовое вино крепкое… Успеет ли посол рассказать все, что нужно хорезм-шаху, или заснет?» А тощий старый слуга опять подлил вина в серебряную чашу.
– Я именно говорю о войске, – спокойно возразил посол. – С того дня, как Чингисхан был объявлен великим каганом, все татары, раньше враждовавшие, стали его единым покорным войском. Он сам разделил татар на тысячи, сотни и десятки и сам назначил над ними своих тысяцких, сотников и десятских, отвергнув родовых ханов, если он им не доверял. Он также провозгласил через гонцов новый закон, что ни один кочевник не смеет враждовать с другим кочевником, грабить или обманывать другого кочевника, за каждый такой проступок последует от него одно наказание – смерть!
