За спинами защитников последней телеги стояла Сионаш с костяными песочными часами Друстана и громко и четко отсчитывала – то ли оставшееся до начала действия противоядия время, то ли метательные снаряды, опускавшиеся на сбившихся в беспомощную кучу нападающих:
– …сто восемьдесят девять, сто восемьдесят восемь, сто восемьдесят семь, сто восемьдесят шесть…
Сам Друстан под неодобрительными взглядами суровой старухи, вместо того, чтобы метать камни или держать колчаны, если ему уж действительно так хотелось приобщиться к военным действиям, притулился под обрывом и усердно что-то растирал и смешивал в своих сосудах и ступках, вываливая понемногу готовое зелье в большой котел. Время от времени лекарь бормотал под нос что-то невнятное, плавно поводя гибкими тонкими пальцами над загадочным составом. Рядом с ним лежал распоротый мешок с мукой, из которого странный человек то и дело зачерпывал пригоршнями и быстро всыпал в свою смесь.
Что это могло быть – новое противоядие, лекарство, средство от насекомых – Сионаш не могла и предположить, но твердо знала лишь одно: более неудачного времени и места для его составления человек выбрать не мог, даже если бы специально постарался.
Оставшиеся три минуты до срока, назначенного лекарем, пробежали как три года: каждую поименованную секунду обороняющиеся были готовы к тому, что не от искусства или сноровки, но под простым напором гайнов вторая телега падет, повалится, придавливая своих защитников, и проход на пляж, к женщинам и старикам, будет открыт.
– …сорок один, сорок, тридцать девять, тридцать восемь, тридцать семь…
– Готовимся к отступлению!!! – не без труда перекрывая рев и грохот сражения, проорал, чтоб было мочи, Аед.
Бойцы услышали, но не подали знака – лишь спины их напряглись в предчувствии новой проблемы.
Как убрать плотину так, чтобы река, прежде чем затопить все в низине, постояла с минуту, а лучше две-три, на месте, не придумал еще никто. Включая военного гения Сумрачного мира Ивана Лукоморского.
Знахарь при звуке голоса старейшины вздрогнул, стиснул зубы, торопливо и небрежно швырнул три пригоршни муки в котел, и принялся исступленно перемешивать его содержимое трясущимися руками, покрывая белой мучной пылью себя и все вокруг в радиусе двух метров.
– Женщины – на рогатых!!! – не хуже мужа проревела Сионаш, и яростные воительницы, метнув в последний раз в наступающих гайнов по камню, задрав юбки, рванули к единорогам.
Взволнованные близостью сражения и запахом врага, испуганные животные нервно кружились на месте, предчувствуя близкую развязку, и не одобряя ни одного из возможных вариантов. Ни кавалерийский налет на гайнов, ни переправа через реку, полную выдрокобр, бедных скакунов не прельщали. Свободные пока единороги истерично вставали на дыбы и неистово рвались с повода, стремясь оказаться чем дальше от грядущего ужаса, тем лучше. Одна за другой, женщины, держащие поводья наготове, проигрывали сражение со зверями, и рогатые, вращая неистово зелеными глазами и испуганно раздувая ноздри, уносились по пляжу прочь.
– Мужчины!!!.. – ярясь, еще громче выкрикнула старуха.
Воины снова услышали, но не двинулись с места.
– Мужчины!!! – проорала Сионаш под ухо Аеду, исступленно натягивая поводья своего единорога. – Отступаем!!! Уходим!!!
– Как…мы…уйдем… – сквозь стиснутые зубы прорычал старик, выпуская стрелу за стрелой подобно автомату в кучу черных, кипящих злобой и размахивающих жуткими дубинами тел. – Они…сомнут… телегу…и нас!
– Аед, Амергин, Фиртай, уходите, уходите все, я их задержу! – отчаянно орудуя мечом, выкрикнул Иван. – Я прикрою!
– Айвен!!!..
– Нет!..
– Не выйдет!..
– Мы не…
– Уходите!!! Уходите все!!!
Новый голос перекрыл гвалт и гром сражения, и воины на краткий миг невольно оглянулись.
Приподнявшись в стременах, за их спинами стоял Друстан. В занесенной над головой руке он держал глиняный котел. В другой, отведенной для броска, горел, стреляя искрами, трут, скрученный из пучков сухой травы.
– Бегите!!!
– Уходи с женщинами! – раздраженно рявкнул Амергин. – Ты нужен раненым!
– Друстан, беги!!! – прозвенел за его спиной крик Эссельте, и это словно подтолкнуло лекаря к действию.
– Аед, разбей стрелой котел!!! – выкрикнул он, и в следующую секунду глиняная посудина, кувыркаясь и теряя крышку, взлетела над головами гайнов.
Меткая стрела Аеда звонко встретилась с ним в воздухе, и на головы ушастым дождем посыпались черепки вперемешку с летучим кремовым порошком. В ту же секунду в воздух взвился трут.
Что было дальше, участники тех событий описать точно так и не смогли.
В узком проходе каменного коридора из ниоткуда и ничего возникло огромное облако ревущего огня. Не дезертировавшие еще единороги развернулись и ринулись в воду. Защитники баррикады, сбивая пламя с одежды и волос – за ними.
Опомнились сиххё и люди только на середине реки.
Верховые, дрожа от холода и пережитого страха и понукая своих шокированных до беспрекословного послушания единорогов, добрались до противоположного берега самостоятельно. Тех, кто очертя голову бросился форсировать Широкую вплавь, даже не задумываясь о том, умеют ли они плавать вообще,
[49]
подобрал спешащий на выручку паром.
Клубы пламени, вызванные к жизни искусством лекаря и алхимика, сделав свое дело, быстро пропали, но оставшиеся в живых гайны еще не скоро решились спуститься к воде и прокричать вслед удаляющимся врагам обещания близкой встречи.
Огонь влажно пощелкивал, ласково обтекая почти поленья в очаге посредине дома и унося бесцветный едкий дым в отверстие в потолке. Люди и сиххё сидели на голом полу, поджав ноги, распустив волосы и склонив головы. Зажав между коленями деревянные миски с горячим крупяным варевом с ароматом пряных трав и кореньев, они молча работали ложками, глядя отрешенными взорами в сердце костра.
Позади осталась сумасшедшая переправа через Широкую, полная неожиданных водоворотов, гибких, извивающихся тел с мелкими острыми зубками и кривыми когтями на широких лапах, и бьющих со дна ледяных родников.
Бесконечно долгой показалась дорога до Тенистого – почти километр под пронзительным ветром, в тяжелых мокрых одеждах и со свинцовым грузом не менее тяжких мыслей о будущем и настоящем.
Как фантасмагорический сон прошла панихида по погибшим в набегах сиххё: только теперь Иван понял, зачем Аед и Амергин брали в разоренных поселениях землю, воду и головни.
Печальный ритуал, равно как и кропотливую к нему подготовку, проводила сама королева Арнегунд – неожиданно молодая, лет двадцати трех от силы, с длинными, припорошенными золой в знак траура серебристыми волосами и прозрачными как у всего ее племени глазами цвета расплавленной платины, подведенными красным – символом слез.
