Она никогда меня не простит.
Они никогда на меня не посмотрит.
Она никогда меня не полюбит.
Как я ее.
В смысле, не полюбит так, как я ее люблю, а не в смысле, что я ее не люблю тоже…
Я ведь люблю ее?
Да, конечно, я ее люблю, какие тут могут быть вопросы!!! Ибо как можно не любить такую красивую, такую… такую… такую…
Мысли Иванушки, соскочивши с оборвавшейся вдруг накатанной дорожки, заметались истерично кругом в поисках дополнительного эпитета, восхваляющего принцессу и объясняющую, почему даже самый бесчувственный чурбан должен влюбиться в Эссельте с первого взгляда.
Такую нарядную?..
Такую модную?..
Такую болтли…
Нет!
Такую грациозную?..
Да! Грациозную, изящную, стройную, готовую по полчаса вертеться перед каждой встречной лужей и прудиком как перед зеркалом, разглядывая свое личико и поправляя прическу…
Но так делают все женщины!
Даже если по пятам за тобой гонится враг и дорога каждая секунда?.. Это же идиотизм…
Или кокетство?..
Или это одно и то же?
Нет, это хорошо, это прекрасно, они, женщины, просто обязаны так поступать, во всех рыцарских романах они ведут себя именно так, когда отдавший им свое сердце герой спасает их из лап очередного колдуна, великана, дракона, Змея…
Кхм.
Причем тут Змей?
Змей, Змей, Змей, Змей…
Причем же тут Змей?..
Да Господи, какая разница! Просто все дамы так устроены, что их постоянно надо защищать, оберегать, заботиться о них…
Вот!
А еще она беззащитная!
Если это считается за комплимент, конечно…
Конечно, считается! Ведь я себя чувствую рядом с ней самым настоящим богатырем, витязем былинным, ратоборцем легендарным, готовым горы своротить и реки вспять повернуть… зачем-то… А без нее…
Нет.
Если быть честным хотя бы перед собой, то рядом с ней я себя больше всего чувствую гиперпотамом в посудной лавке: хочу, не хочу – но обязательно что-нибудь да задену, сворочу, разобью, растопчу, испорчу…
А без нее – Иваном.
Просто Иваном.
Родства не помнящим…
Как всё просто и хорошо было в Сумрачном мире… и как все непонятно и необратимо исковеркалось в этом…
Испустив тяжелейший вздох с видом приговоренного к пятнадцати годам смертных казней, царевич остановился на самой горбушке неширокого каменного моста, положил руку на плоские неровные перила, приятно-теплые от полуденного солнца, и ностальгически оглянулся назад, надеясь отыскать хотя б едва заметный след от закрывшихся уже наверняка межмирных Врат, чтобы бросить последний взгляд на ставший для него и счастьем, и бедой мир…
И замер.
Портала не было.
На его месте зияла серыми тучами огромная, неровная, с каждой секундой увеличивающаяся дыра, уже выросшая до размера купеческого дома, и ничуть не собирающаяся на этом останавливаться. Из чужих небес в испуганно отодвигающийся голубой небосвод Эйтна то и дело залетали, косясь на странно-зеленую землю настороженными оранжевыми глазами, любопытные земляные орлы.
Удивиться загадочному явлению Иванушка не успел.
Дальний крутой склон реки Широкой, источенный норами птиц и чуть видный с моста, вздулся вдруг, вспух, взбух, словно изнутри к яркому эйтнянскому свету пробивались какие-то чудовищные ростки, и стал осыпаться землей и суглинком прямо в воду, открывая широкие черные тоннели. А из них, как из рога проклятого изобилия, посыпалась-полилась странная угольно-черная, угрожающе колышущаяся чем-то острым масса, покатилась по осыпи, по воде, по редкой седой траве – и прямо к ним.
Кто-то из идущих следом налетел на неподвижного лукоморца, заворчал, увидел выражение его лица, обернулся тоже…
И над мирной рекой, над тихой равниной, над веселыми толпами сиххё прокатился отчаянный, безысходный, испуганный крик:
– Гайны!!!..
Секундное замешательство, панический взгляд назад, рваный вздох изумления, смешанного с ужасом, и наполненный страхом и растерянностью вопль одуревшей птицей заметался над головами людей и беженцев:
– Гайны, гайны, гайны!!!..
И даже тем из людей, кто никогда не видел и не слышал про кровожадных обитателей Сумрачного мира, стало жутко.
– Кто это?..
– Зачем они?..
– Как?..
– Отчего?!..
– Врата, Врата разрушились!..
– Федельм!!! Сестра!!!..
Последний, полный ужаса и боли возглас принадлежал Арнегунд, но его уже никто не услышал.
Еще несколько мгновений – и с пасмурной блеклой территории иной вселенной через рваную дыру в ткани мирозданья на роскошное разнотравье Эйтна потекли улюлюкающие и размахивающие дубинами и копьями орды гайнов.
Единороги, впряженные в телеги, взвились на дыбы и взбесились, едва попутный ветер донес до них запах врага. Сталкиваясь на ходу, путаясь в постромках, падая, переворачивая возы, сбивая людей и сиххё, животные метались в истерике, намертво блокируя всяческий проход на мост. Пешие путники с визгом и криками, бросая ношу, тоже рванулись прочь. Те, что успели зайти на спасительный мост, словно обезумев, неслись к другому берегу, сшибая и давя друг друга. Те, что оказались позади телег, в ужасе бросились врассыпную по равнине, в последнем, сумасшедшем рывке надеясь обогнать свою смерть.
Под первыми же ударами азартно завывающих завоевателей пали сброшенные испуганными лошадьми Мелор, Финниан и дюжина придворных и офицеров из свиты короля. Габран со своими воинами едва успели сделать по несколько выстрелов, как смрадная, исступленно ревущая волна черных мохнатых тел накрыла и их, молотя дубинами и топча. Трещали, ломаясь, телеги и кости. Злобно рычали гайны, стараясь пробиться на мост сквозь нагромождение возов и их груза – но в воду не шли.
[81]
Дико, отчаянно ржали единороги…
В считанные минуты полотно моста опустело.
Гайны, увидевшие, что ловить им тут больше некого и нечего, и не горящие желанием перебираться сквозь завалы и неистово хлещущие копыта застрявших среди них единорогов, остановились в нерешительности, крутя дубинами и головами. Но уже через несколько секунд кто-то из их рядов – командир, или вождь – рявкнул нечто хриплое и гортанное, и вся орда послушно повернула плосколобые ушастые головы в сторону, противоположную реке.
В сторону Холмища.
