– А что вы скажете о театре, моя госпожа? – вдоволь насмеявшись над собственной шуткой, спросил ее собеседник.
– Моя мама говорить, что театр есть плохо тоже. Люди не мочь лгать и иметь не их лица.
– Моя мама, моя мама… а сами вы что думаете? – иронично осведомился Генрих.
– Я… я… Я не знаю, – покраснев, ответила Анна.
Да и что еще она могла сказать в ответ, если за всю жизнь ни разу не видела ни одного театрального представления?
– Значит, – подводя итог изрядно наскучившей ему беседы, подытожил Генрих, – вы ни петь, ни играть на музыкальных инструментах, ни танцевать не умеете? – В нем еще теплилась надежда, что Анна, несмотря на принципы своей матушки, все-таки чему-то обучена.
– Nein, Ваше Величество, – слезы покатились из ясных глаз принцессы; она была уже не в состоянии их сдерживать. Так стыдно ей еще не было никогда. Под пристальным взглядом тучного короля, от которого разило потом и запахом гноившейся раны, она чувствовала себя лошадью, придирчиво выбираемой на базаре. Но преодолев свои чувства, она подняла голову и с гордостью произнесла:
– Я умею карты играть – дурак.
– Кто дурак? – Генрих нахмурил брови и сверкнул глазами. Придворные недоуменно переглянулись. – Я дурак?
– Oh nein, – испугавшись гнева короля, пролепетала Анна. – Это есть игра дурак… Игра иметь имя дурак.
Генрих сердито взглянул на побледневшую невесту с потухшим взором и затравленным выражением лица.
– Хорошо… Ну а собак ваш братец небось много держит? Я слышал, он отличный охотник. Они, наверно, заполонили весь дворец?
– Собаки живут не дома. Моя мама говорить, это есть плохо. Собаки быть болезнь…
– Все, довольно! – рявкнул король и вскочил с кресла. Его глаза метали молнии. – Госпожа Анна, я узнал все, что хотел узнать. Прощайте!
Генрих стремительно вышел из залы; за ним проследовала его свита. Что касается подарка будущей королеве, то он так и остался у короля. Ни в этот, ни в последующие дни и месяцы Генрих так никогда и не сделал Анне ни единого подарка. Любовь, которую король Англии вынашивал и лелеял долгие месяцы, улетучилась так же быстро, как утренний туман рассеивается с приходом солнца. Он больше не желал этого брака и готов был пойти на все, лишь бы отправить немецкое чудище домой или, если не получится, избавиться он нее так же, как он избавлялся от надоевших ему жен…
У Анны защемило сердце от страха. Она обернулась к фрейлинам, и те увидели на ее побледневшем лице такое отчаяние, что у них самих слезы появились на глазах. Уж они-то хорошо знали своего короля и прекрасно понимали, что означают последние слова, сказанные Генрихом. Девушки хотели подбодрить принцессу, но понимали, что их поддержка ничего не изменит. Анна и сама уже догадалась обо всем. Она тяжело вздохнула и, опустив голову, произнесла по-немецки:
– Король убьет меня тоже!..
Глава 11
Томас Норфолк, лорд-казначей и граф-маршал Англии (эти должности он получил после смерти отца), был видным английским государственным деятелем. Невзирая на то, что герцогский титул был возвращен их семье сравнительно недавно, Норфолки имели богатую родословную. Поэтому к представителям новой формации, таким, например, как ближайший друг Генриха VIII, герцог Саффолк, Норфолк относился с презрением и всячески старался выказать им свое пренебрежение.
После отставки и казни кардинала Уолси герцог Норфолк принял большую печать, а после возвышения своей племянницы, Анны Болейн, и вовсе стал незаменимым человеком при дворе. Однако все изменилось, когда советником короля стал Томас Кромвель. Будучи ярым приверженцем католицизма, герцог с первых же дней возненавидел Кромвеля и его реформаторскую деятельность. А когда его собственная племянница начала поощрять Реформацию, перешел в наступление. Сокрушить Кромвеля ему, конечно, в то время не удалось, но от многих сторонников реформ (в том числе и от Анны Болейн, страстной приверженки Реформации, суд над которой он и провел, будучи президентом судебной комиссии) Норфолку посчастливилось отделаться. Несколько лет возглавляя тайный совет приверженцев старой веры, он помогал своим единоверцам избегать арестов, пыток и казней. И хотя костры пылали часто, но без участия герцога их могло бы стать еще больше. Медленно, но уверенно герцог и его последователи шли к своей цели. А их заветным желанием было как можно скорее избавиться от Кромвеля, – по общему мнению, виновника всех бед.
После нескольких политических неудач, случившихся по вине советника, Генрих стал задумываться об отстранении Кромвеля. Однако благодаря уму и изворотливости Томасу Кромвелю всегда удавалось выйти сухим из воды и остаться в стороне, в то время как на плаху в большинстве случаев шли невиновные. Тем не менее паутина, которую плели герцог Норфолк, граф Хартфорд и некоторые другие сторонники возврата в лоно Римской церкви, становилась прочнее с каждым днем и опутывала советника все больше и больше. Кромвель давно ощущал движение за спиной и кое-что знал благодаря своей мощной агентуре, поэтому право первого шага оставлял за собой. Томас не раз указывал королю на мышиную возню в его дворце, но тот только отмахивался, не веря слухам и считая все это докучливыми сплетнями. Генрих был занят более важными на тот момент вопросами, например, поисками подходящей жены. И тогда, чтобы упрочить свою власть над Генрихом, а также укрепить позиции Англии с помощью Шмалькальденского союза и (чего скрывать!) пополнить собственный карман, Кромвель и решился на объединение семейств Тюдоров и Юлих-Клевов.
Герцог Норфолк вот уже несколько дней никуда не выезжал из своего замка Арундель, возвышавшегося над небольшой деревней, что в западном Сассексе. В тот холодный зимний вечер он неторопливо пил вино, греясь у весело потрескивающего камина. Его собеседник, Ральф Невилл, молчал, вслушиваясь в завывание ветра, гулявшего по каминной трубе и трепавшего ставни. Граф Невилл поежился. «Не завидую я сейчас странникам, кому довелось оказаться в пути в столь ужасный вечер», – подумал он, потягивая из кубка Clary
[5]
. Герцог и граф только что закончили ужин и, приказав принести им еще вина, пересели поближе к огню. Граф взглянул на нахмуренного герцога и прервал молчание:
– Милорд, простите меня за любопытство, – начал он, – но за сегодняшний вечер вы и двух слов не произнесли. Я еще никогда не видел вас таким немногословным. Да и за ужином вы почти ничего не ели. Вы чем-то огорчены? Поделитесь со мной своими думами. Ведь не пережаренные же казарки, которых вы приказали унести, испортили вам аппетит и настроение? Возможно, захворал кто-то из ваших близких?
– Вы совершенно не правы, мой милый Ральф. Дело, конечно, не в казарках и уж точно не в семейных недугах. Меня тревожат более важные дела, нежели эти мелочи.
– Тогда что же, милорд? – удивился граф Невилл.
