— Ой! Фу, какая гадость!
И все бросились домой, в темноте крича:
— Глаза, как у снулой рыбы! Гусиная кожа! Пукнуть в бочку! Сложить губы уточкой! Кошки на душе скребут. Сердце на ладони. Сердце в пятки ушло! Метать бисер перед свиньями! Вешать лапшу на уши!
Ой, Жерар! Лапша на ушах… Фу, какая гадость…
А ведь и правда.
35
Ангел
Он уж и не помнил, с каких пор начал разговаривать сам с собой, в диктофон. Потерял счет времени. И часы остановились. На цифре семь. Но семь — это семь утра или семь вечера? Он бы мог определить, взглянув на небо. Или на землю: по длине тени. Но сейчас это его не интересовало. У него были дела поважнее, чем точное время. Он держит ставни закрытыми. Так ему никто не помешает. К тому же есть Пепе, который время от времени стучит в дверь. Тук-тук-тук… Условный сигнал: «Все ли в порядке?» Обычно Марсель в ответ ворчит. Коротко, избавляет от необходимости входить в детали и успокаивает. Хороший парень этот Пепе.
Сейчас Марселю не хотелось бы прерывать поток воспоминаний. Он никогда не думал, что рассказывать все эти истории — так приятно. К тому же он чувствует облегчение. Как если бы избавился от тяжкого груза.
Щелчок. Запись.
«Мне двадцать один год. Мы с Фернаном одновременно получили увольнительную, единственный раз. Мы счастливы. Потому что не виделись уже несколько месяцев. Мы служим в разных полках. В субботу вечером мы решили повеселиться. Пойти на танцы. И тут я снова увидел ее. У меня внутри все перевернулось, как в первый раз. Это было за несколько дней до танцев. В четверг, я это точно помню. Она ехала с подружками на велосипеде по дороге мимо шалаша. Я до сих пор так и не понял, что тогда на меня нашло. Всего-то: увидел ее, а дыхание перехватило, ноги стали ватные. У меня было такое ощущение, что мне дали дубиной по голове. Полный нокаут. Как в боксе. Фернан видел. Его это очень насмешило: „Она, конечно, хорошенькая, но уж точно не мисс Франция“. Дальше я не слышал. Наверное, он отпустил какой-нибудь комментарий по поводу размера ее груди. Ему нравятся девчонки с большими сиськами. Но я тогда словно оглох. Даже музыки не слышал. И никого не видел, только ее. И платье в сине-белую полоску. Она улыбается своим подружкам. Я знаю, что они там, но на самом деле их не вижу. Тут я чувствую, что Фернан дергает меня за руку. И как сквозь сон слышу, что он собирается подойти к ней и спросить, как ее зовут. „Нет, Фернан, не надо!“ Но у меня нет сил ни пошевелиться, ни удержать его. А потом он возвратился вместе с ней и сказал, улыбаясь уголком рта: „Вот видишь, Марсель, не такое уж это мудреное дело — девушки“.
В тот день я его не видел, но зато почувствовал, когда он пронзил мое сердце, ангел с луком и стрелами.
Прямо в десятку попал, в самое яблочко.
И стрела вонзилась так глубоко в сердце, что до сих пор там».
Тук… тук-тук… Пауза. И снова… Тук… тук-тук…
Условный стук на случай важного известия.
— Что, Пепе?
— Уже многая раз звонила маленкая мальчик. Антонио, кажется… Я подумал, это важно.
— Да, Пепе, большое спасибо.
Да, это действительно важно.
— Алло, Антуан?
— А, Марсель! Я ужасно рад, что ты позвонил.
— У тебя что-нибудь случилось, парень?
— Нет, ничего. Просто хотел поговорить, вот и все. Знаешь, папа не смог приехать, потому что занят. А бабушке с дедушкой нездоровится, и это из-за погоды.
— А что у вас за особенная погода?
— Не знаю. Но они всегда так говорят. Слушай, Марсель! Клара тебе рассказала про Леона? Ветеринар говорит, что это девочка! Кто бы мог подумать, правда? А мне тоже, как и тебе, казалось, что у него выражение, как у кота.
— Так неужто я ошибся? Удивительно все же. Кстати, а что за ветеринар это сказал?
— Да ничего страшного, Марсель. Просто приставим в конце «а». Получится Леона. А по-испански «леон» значит «лев». Так что даже лучше, понимаешь!
Марсель раздосадован. Может статься… что ошибся ветеринар! Всякое бывает. Потому что не так-то легко определить пол котенка, когда он совсем маленький. От ошибки никто не застрахован…
Поразмыслив, он припомнил, что в тот день не взял с собой очки. Значит, мог и ошибиться. Точно мог.
36
Большой нос
Клара положила Леона в корзинку. Ну не может она называть котенка Леоной. Ведь у Жорж Санд было мужское имя? Почему же кошку не называть Леоном?
Она поскреблась в спальню Амели.
— Входи, милая.
— Можно я посплю с тобой?
Амели улыбнулась, и Клара забралась к ней под пуховое одеяло.
— Знаешь, я завтра позвоню Антуану и скажу, что будет лучше, если Леон останется Леоном. Как Жорж Санд… ну, котенок-девочка будет носить имя, как у мальчика, понимаешь? Как думаешь, он согласится?
— Да, я уверена.
— А когда завтра приедет Белло?
— Он сказал, что ближе к полудню. Значит, не раньше, чем после обеда…
— Ага. Как всегда.
И обе засмеялись.
Амели погасила свет. И как только стало темно, Клара зашептала:
— Ты позволишь Леону спать в твоей комнате, когда я уеду?
— Конечно.
Клара выдержала паузу и спросила:
— Амели, а как ты думаешь, я хорошенькая?
— Да, очень.
— А если бы у меня нос был поменьше? Было бы лучше, да?
— Ни капельки.
— А другим что нравится?
— По-разному. Но знаешь, не надо уделять слишком много внимания мнению других.
— Антуан говорит, что я красивая.
— Он замечательный мальчик!
— А в чем разница: хорошенькая и красивая?
— Понимаешь, быть хорошенькой легко. Для этого ничего не надо делать, просто пользоваться тем, что тебе дано, и все.
Прежде чем продолжить, Амели собирается с духом…
— А красота немного похожа на сад. Для того чтобы он давала цветы и плоды, надо работать, посеять семена, подкинуть навоза под розовые кусты…
— А-а-а… Ну да…
— Ладно, надо спать.
— Хорошо.
Клара напевает: «Buenas noches abuelita, mi tan querida mamita, guapita Mélie…»
Амели счастлива. Она все поняла.
«Спокойной ночи, бабулечка, моя милая бабулечка Амели…»
Для Амели эти слова — как стихи. И, прежде чем окончательно погрузиться в сон, Клара прошептала:
